Я стала опасаться, что нас самих не выпустят из Бедлама.
На минутку мы остановились полюбоваться крытой галереей и куполом госпиталя, а потом сторож, похвалив метод успокоения буйнопомешанных путем выливания им на голову ледяной воды и сожалея, что для лечения теперь запрещено использовать хлыст, предложил посетить женское крыло.
Они потише будут, и потом, это поприличнее для вашей дамочки.
Он подмигнул мистеру Эшли, а тот, в свою очередь, с супружеской галантностью предложил мне руку.
В холле и галереях мы встретили нескольких обитательниц лечебницы, которые действительно вели себя очень тихо, бесстрастно провожая нас невидящим взглядом.
Доктор Монро — он им дает добрые пилюли, этим дамочкам. Хлораль называется. Пару раз они отказывались их пить. Но мы им раскрыли челюсти специальным ключиком…
Я поняла, что долго не выдержу, поэтому решилась его прервать.
Скажите, есть ли здесь кто-нибудь по имени Табита?
Табита, а дальше?
Точно не знаю. Я всегда называла ее просто Табитой…
Сторож покачал головой.
Вот что! Возможно, вы знаете ее под другим именем? Она притворялась, что ее зовут Финч, мисс Финч.
А, эта! Конечно, знаю. Все хотела что-нибудь поджечь.
Она умерла?!
Умерла? Почему вы хотите, чтобы она умерла?
Где она? Можно ее увидеть?
Не думаю, нет, не думаю…
Протянутая ладонь сторожа снова сложилась лодочкой, и мистер Эшли опустил в нее еще один шиллинг. Мы продолжили наше передвижение по лабиринту коридоров. Табите запретили свободно ходить по Бедламу. Ее держали под замком, как и других женщин, кого признали буйными.
Это стерики, так доктор говорит. Научное слово. Значит, коли лягаются, их привязывать надо. К кровати. Ух, как сильно лягаются!
Беседуя, мы дошли до коридора с двумя рядами запертых дверей, в каждую из которых был вделан глазок. Сторож остановился перед одной из дверей и открыл смотровое окошко. Я нетерпеливо прильнула к нему, сдерживая желание закричать: «Табита!» Я увидела беленные известью стены, узкое зарешеченное окно и плетеный стул, на котором Табита сидела совсем как прежде, с корзинкой для шитья у ног. Только теперь она не шила: безвольные руки лежали на коленях, она неразборчиво что-то бормотала. К этому я успела подготовиться, пока шла по коридору и разглядывала других обитательниц Бедлама. Волосы Табиты стали совсем седыми, белыми, как ее лицо, как ее рубище и как ее глаза, в которых от прежнего огня остался только пепел. Но это было еще не все. На ее лице теперь красовались три безобразных шрама: один на лбу и два на висках.
Я со стоном отшатнулась. Пришла очередь мистера Эшли заглянуть в глазок.
Что они с ней сделали?
А, да, это вот метод лечения доктора Монро. Скальпелем надрезать справа, слева и по центру. Здорово их успокаивает.
Его слова успокоили меня окончательно — я тут же потеряла сознание. Не знаю, что происходило дальше и как я оттуда выбралась. Я пришла в себя только в кэбе от того, что мистер Эшли говорил со мной и хлопал по рукам. Его слова я слышала нечетко. Он сожалел, что повел меня в Бедлам, а еще (неизвестно почему) он говорил о Шекспире. Он цитировал Макбета: «Жизнь — сказка в пересказе глупца. Она полна трескучих слов и ничего не значит»[16]
.Он был страшно взволнован. Намного сильнее, чем я, потому что я уже ничего не чувствовала. В мой мозг вонзили скальпель, отсекая все связи, соединявшие меня с прошлым. По моей просьбе кэб остановился в начале моей улицы.
Благодарю вас, мистер Эшли, за все, что вы для меня сегодня сделали. Само собой, я верну вам деньги.
Я слышала себя со стороны и не узнавала собственного голоса. В нем не было ничего моего: ни разума, ни чувств.