Мисс Лодж

После этой вспышки чувств, миссис Смит устало откинулась на подушки и закрыла глаза. Мэри по опыту знала, что больная сейчас заснёт. Подождав некоторое время, она собрала своё вышивание и вышла. На пороге она обернулась. Кэтрин сладко и спокойно спала, наверное, впервые за долгое время. Мэри сняла с её души самое тяжкое бремя, которое давило сильнее боли. И вот теперь мисс Смит лежала такая радостная и безмятежная. Она улыбалась, словно видела прекрасный сон о той Стране, в которую скоро должна была отправиться.

Прошёл ещё месяц, Мэри заходила к миссис Смит всё чаще и чаще, оставаясь иногда у её постели на целый день и, отлучаясь домой, только, чтобы поесть или дать краткие указания Нэнси. К другим больным заходил теперь мистер Норхелл. Он только улыбался, видя такое рвение Мэри к делам милосердия. Наверное, он и рассчитывал на то, что увидев чужую беду, девушка перестанет печалиться о своей. Но, в любом случае, он не вмешивался.

А Мэри повеселела. Не смотря на трудную работу и свое вышивание, которое она иной раз заканчивала уже поздно вечером при свете свечей, взятых в каморку больной из своего дома специально с этой целью, она чувствовала себя впервые, наверное, за последний год, спокойно. Заботы об умирающей приносили, как ни странно, такое желанное успокоение её измученному сердцу.

Отсутствие писем и новостей из её прежней жизни также давало необходимый отдых и успокоение. Мери никому не открывала своего адреса, из боязни, что Джеймс заставит её вернуться. Она ещё не чувствовала в себе необходимого мужества отвечать на письма. Ей достаточно было предположений, что у Мег, может появиться малыш, как и у Беллы с Джеймсом, и что полковник так и не получил известий от мистера Треверса. Нет, лучше жить и радоваться тому, что есть.

И Мэри постепенно обретала эту радость и это умение удивляться простым вещам. Даже, имея всё будучи избалованной богатой девушкой, она не испытывала того покоя, смешанного с лёгкой грустью, который было у неё сейчас. Вся жизнь до трагедии была словно прелюдией к настоящей жизни. Тогда она была стрекозой, легкомысленно порхающей с цветка на цветок. А сейчас, ей казалось, что она как пчела, — трудится от рассвета до заката. И мёд, собираемый ею, имеет смысл в отличие от бессмысленных танцев стрекозы.

С каждым днём, думая о мистере Треверсе, она все больше поражалась тому, как мог он полюбить её, такую своевольную, легкомысленную и себялюбивую. И поражалась тому, что раньше не видела этого. Она пришла к выводу, что недостойна его любви. И почему-то мысли об этом тоже приносили покой, а ещё помогали свыкнуться с одиночеством. Ибо его любовь теперь казалась ей невозможной, хотя и такой желанной. А ещё ей иногда казалось, что мир вокруг изменился, стал красивее и радужнее. А на самом деле изменилась она сама.

Миссис Смит умерла через два месяца после того памятного обещания, успев перед смертью поцеловать свою новорождённую малютку. А Мэри не могла налюбоваться на прекрасное в смерти и такое одухотворённое лицо Кэтрин. Как и обещала, она сразу забрала малышку к себе, правда, не очень представляя, что с ней делать. Но Нэнси знала о детях почти всё. Недаром она вынянчила и её саму, и её матушку. Первым делом они наняли кормилицу, которая отказалась от денег, и, смущаясь, объяснила, что «она хочет сделать добро для ребёнка Кэтти». Потом миссис Норхелл принесла в подарок платьице для малышки, а за ней потянулась бесконечная процессия знакомых и знакомых знакомых Кэтрин, которые хотели обязательно сделать хоть маленький, но подарочек дочке миссис Смит. Мэри немного утомили такие проявления любви, хотя она и принимала их благодарно. Её материнские чувства постепенно вступали в свои права, и ей было чуть-чуть обидно, что дочку Кэтрин воспринимали только, как дочку Кэтрин, не упоминая о ней. А ведь при крещении Мэри назвала девочку в честь двух матерей, Кэтрин-Луиза, и дала свою фамилию. И теперь ей казалось, что она имеет на девочку столько прав, сколько и та, тело которой лежит теперь в земле.

Маленькая Лу, — это имя закрепилось за Кэтрин-Луизой с легкой руки Мэри, — доставляла очень мало хлопот. Она была, наверное, одним из самых милых младенцев, которые когда-либо рождались на свет. Но Мэри с непривычки очень уставала от своих новых обязанностей матери, хотя и очень любила их. Теперь её жизнь обрела тот смыл, который, она думала, уже потерян для неё навсегда.

Глава 4

Зиму сменила весна, а потом и лето, а для Мэри, увлечённой радостью материнства, дни пролетали, как один. Маленькая Лу уже садилась в кроватке и усиленно лепетала что-то на своем детском языке. Она не замечала ни шрамов Мэри, ни её уродства, да и вообще, Луизу мало что могло смутить. Она всегда безоблачно улыбалась и радовалась Божьему миру.

А у Мэри теперь почти не оставалось свободного времени, чтобы думать. Боль разлуки с мистером Треверсом постепенно притуплялась и забывалась. «Наверное, так и должно быть. Всему своё время» — думала Мэри, но ей почему-то становилось печально от этих мыслей.