Мисс Неугомонность

— Мороженка моя мягкая, слегка подтаявшая на солнышке, Ронни серьезен как никогда. Ты помнишь, чтобы я хоть раз в твоем присутствии прибегал к эвфемизмам и табуированной лексике? Вот то-то же. И если уж мне приходится это делать, то я серьезен как медведь, наткнувшийся на полное сладкого меда дупло с дикими пчелами. Если я сейчас поддамся твоим медовым глазкам, то эти дикие твари загрызут бедного мишку и ни разу не подавятся. Ты же понимаешь, кого я в конкретном случае называю дикими тварями? И как бы мне ни было больно слышать твой печальный голосок, мне, ей-богу, проще зажмуриться, сделать вид, что я не вижу, не слышу и не понимаю, и просто пройти мимо, точнее — не принять твою отставку и пригрозить тебе сумасшедшей неустойкой. И как твой босс и повелитель я повелеваю тебе взять в ручки твою упругую попку, съездить куда-нить на жаркие острова, отморозиться там и вернуться к Ронни свежей и обновленной.

Бамс! Каким бы медом ни был его тон, я прекрасно слышала за этим хруст льда. Это не тот случай, когда он мне уступит.

— Я тебя услышала, босс и повелитель.

— Фу-у-ух, ну слава яйцам, ой, слава мне — золотому и кружевному. Мари, проверь свою карту, я кинул тебе небольшой бонус, чтобы ты могла слетать действительно в какое-нить потрясающее место после этой ужасной снежной дыры.

Самым потрясающим местом после любой дыры в моей жизни всегда был отчий дом. И неважно, что я когда-то сбежала из него, надеясь покорить большой мир, объездить весь свет, загореться звездой на небосклоне мирового шоу-бизнеса ну или просто свалить куда подальше от моей слишком шумной семейки, выевшей мне весь мозг в свое время.

Братья, хоть и дулись на меня первое время и называли предательницей и жестокосердной кучерявой жучкой, бросившей их погибать от голода и холода, но готовы были в любое время дня и ночи по первому же зову припереться куда угодно и защитить от чего угодно. Иногда эти придурки умудрялись припереться и без всякого зова. Это еще удивительно, как они за последние месяцы ни разу не ломанулись ко мне в Большое Яблоко всей толпой, решив устроить себе внеочередные каникулы. Значит, нынче моя очередь свалиться им на голову без предупреждения.

Ключ от дома лежал по-прежнему в самом что ни на есть секретном тайнике — под входным ковриком. И об этом ключе не знал только какой-нибудь случайно залетевший в наш городок незнакомец. Но у нас тут таких отродясь не бывало. Ибо каждый, переступивший черту, обозначенную пунктирной линией на карте — границы города — тут же попадал в медвежьи объятия дядюшки Жака — нашего инспектора полиции. После знакомства с дядюшкой даже немой иностранец выкладывал как на духу все свои взрослые тайны и секреты, а также детские страхи и юношеские шалости и становился очередным почти горожанином, зарегистрированным, досмотренным, проверенным, оттестированным и одобренным дядюшкой для проживания на вверенной ему территории. Рано или поздно этот новый член маленькой, но сплоченной семьи под названием городок Шервуд тоже узнавал об этом ключе, но к этому времени ему уже было совершенно ясно, что дом Дюпре открыт для всех. Так было при Робин, так же осталось и после ее смерти.

Смешно и грустно — Робин из Шервуда. Моя мама.

Самый замечательный детский врач, которого только видел этот город за всю свою историю. Знавшая по именам всех шервудских детей, узнававшая их со спины, по ушам, по звуку дыхания, по грязным ладошкам и торчавшим из-за дивана попам. Любившая угощать гостей оладьями с домашним душистым кленовым сиропом. Умевшая поставить точный диагноз без дорогостоящего оборудования и готовая ехать по вызову даже в Рождественскую ночь.

Ее дом и ее сердце всегда были открыты для каждого жителя Шервуда.

— Мам, пап, медведики, я дома, — прошептала я, переступая порог.

Дом отозвался тишиной. И немудрено. Папа и старшие на работе, мелкие в колледже. Ну и хорошо. Успею их порадовать.

К тому времени, как первый раз хлопнула входная дверь, у меня все было готово.

— Йи-и-и-и-и-и! Мари приехала-а-а-а-а!

В прихожей что-то грохнуло, хлопнуло, брякнулось, явно сверху шмякнулось и вдобавок пришлепнулось, потом побарахталось в несколько пар ног и рук и ввалилось в кухню толпой разрумянившихся на морозце братьев.

— Та-а-ак, — мрачно протянул Поль, наш старшенький, будто споткнувшись на пороге кухни. — Пряный тыквенный суп, туртьер с олениной, фри с перченой подливкой, оладьи с кленовым сиропом, но самое ужасное — имбирные печеньки. Вот так дела. Па-а-ап!

— Мари, детка, ты в порядке?

От низкого баса тоненько зазвенели выставленные бокалы для воды, а я опрометью кинулась через всю кухню в теплые, уютные и такие надежные объятия Антуана Дюпре, моего обожаемого папули.

— Пап, у нас тут имбирные печеньки. Целых два противня. Доставай дробовик и зови дядюшку Жака. Нам скоро предстоить кого-то убивать, — оптимистично влез Николя.

— Дураки какие-то! Я вас порадовать хотела, — всхлипнула я откуда-то из папиной подмышки.