Миссия пролетариата

Соответственно совокупный укротитель и оформитель материи и будет тем классом, которому принадлежит будущее, он и унаследует переходящее знамя пролетариата. Поскольку здесь использована футуристическая форма глагола, характерная для материалистического понимания истории, мы пока не можем дать портрет грядущего гегемона, но уже можем сказать, что победит он, поскольку преодолеет нехватку материализма, победит, удержав живую материю от рассыпания на безжизненные объективации.

Очерк 9 Шершавым языком плаката

Данная проблема может быть отнесена к полю исторической металингвистики. В марксистском ключе вопрос будет звучать так: о чем говорит язык, на котором говорит восходящий класс? Ведь если иметь в виду классовое сознание, то именно господствующие речевые практики являются имманентным свидетельством самосознания класса в отличие от мышления отдельных индивидов. С позиций истории и метафизики mass media речь идет о степени аппроприации языка медиа в качестве безусловно собственного.

А с точки зрения христианства – еще об одной великой попытке сделать последних первыми. И дать слово малым сим. Причем устройство нового революционного языка оказалось пригодным уже не для кротости и стойкости, а для гнева и классовой решимости: благодаря языку mass media истина вновь прозвучала устами отвергнутых, и на этот раз она была истиной революции и целостного праксиса. Шершавый язык плаката, а также листовки, лозунга и транспаранта на какое-то время совпал с максимальной степенью единства мысли и действия, прежде чем и его коснулись силы спонтанной и преднамеренной фальсификации и vis inertia, неизбежный с точки зрения Ницше удел всех установлений слишком человеческого[113]. Попробуем рассмотреть в метафизическом ключе вопрос «что это было?», опираясь на перекличку указанных подходов и тематизаций, ориентируясь на Великую Октябрьскую революцию и ее исторические окрестности.

Но для этого следует сначала кратко подытожить, что уже произошло с медиасредой и обществом к этому времени.

* * *

Говоря кратко, появление газет и их удержание в качестве медиатора социальности вызвало невиданную прежде гомогенизацию общества. Благодаря газетам возник коммуникативный контур столь же универсального, всеобщего характера, как и общение по поводу логоса, озарившее когда-то античную Грецию, вытеснившее соответственно матрицы родства и профессионально-именного кодирования[114]. Матрица логоса в своей высшей ипостаси после необходимых модификаций и обрела форму науки. Матрица СМИ тоже обрела свою территориальность, которая и по сей день далеко еще не устоялась и находится в процессе экспансии. Помимо прочего, она предстает и как группировка знаний, основанных на иных принципах, нежели наука, но все же способная удерживать и суммировать знания, которые с точки зрения науки являются скорее сведениями, чем собственно знаниями. Уже в середине прошлого столетия стало ясно, что скорость возрастания медиаархива не уступает скорости роста тезауруса науки – да и сфера его применимости впечатляет. Просто медиаматрица в качестве коммуникативного контура основана не на взаимном обмене принципами и пропозициями, а на обмене новостями. То есть основание для следующего акта коммуникации (публикации) это не очередной шаг к постижению первоначал, а просто новость, минимальное дискретное изменение, достойное обсуждения. Наука (матрица логоса) и матрица СМИ имеют общее поле фактов, но фактов, совершенно по-разному компонуемых в более крупные единицы, скажем, научная конференция с одной стороны, и свежий выпуск газеты с другой. Но не это нас сейчас интересует.

Вспомним, за счет чего долгое время осуществлялась гомогенизация дискурса, а вслед за ней и гомогенизация общества: за счет равноудаленности субъектов коммуникации от плоскости газетного листа. Каждый профессионал считал, что знания и интересы Другого представлены более или менее адекватно, а вот его собственные знания искажены до неузнаваемости. Такое положение вещей было характерно и для «внутрибуржуазных» сословий, так что язык СМИ оставался неким неизбежным арго, но не языком внятного классового сознания и самосознания.

Рано или поздно такое положение вещей должно было (или, по крайней мере, могло) измениться, что и произошло по мере восхождения пролетариата к своей миссии.

* * *

Когда Маркс и его последователи описывали сущностные характеристики пролетариата, его обездоленность и принципиальную лишенность корней (но также и отягощений) – национальных, профессиональных, конфессиональных, – его готовность к походу и легкость на подъем, бесстрашие в деле исторического проективизма и, следовательно, решающую роль в истории, как-то незамеченным осталось еще одно сущностное обстоятельство: обретение родной речи, аппроприация собственного языка из варварских наречий уличной журналистики. С этим следует разобраться.