Миссия Тьмы

Архиепископ Леон был не только служителем господа, но и вполне светским правителем. В обществе графов он не брезговал такой азартной забавой, как охота. Хотя папа Сильвестр, почти год находящийся в Равенне из-за римской смуты, не одобрял подобные увлечения архиепископа. Сегодня был особенный день, в город с коротким визитом пожаловал дож соседней Венеции могущественный Пьетро Орсеоло – хозяин Адриатики. Дожу в этом году исполнилось сорок лет, он был на пятнадцать лет моложе папы Сильвестра, и в отличие от последнего, как и Леон, не чурался светских развлечений. Дож Пьетро был умён и любвеобилен, о чём свидетельствовали одиннадцать детей произведённые от него на свет. Сильвестр был заинтересован в помощи значительного морского союзника. К тому же Орсеоло, как опытный государственный муж, оказывал положительное влияние на молодого императора, склонного к противоречивым поступкам. Правда сейчас Оттон был под Римом и не мог встретиться с правителем Венеции. В виде исключения и ради дожа пожилой папа не только благословил, но и сам принимал пассивное участие в травле.

Охота была в своей кульминации. Зверя гнали с азартом и свистом дикарей, знать резвилась на славу, и только два человека не интересовались охотой и держались особняком. На взгляд стороннего наблюдателя эти двое представляли полную противоположность.

Наконец день стал клониться к вечеру, и вся титулованная компания направилась в город. Не въезжая в Равенну, два упомянутых мной всадника, молча покинули спутников и направились в ближайшую рощу. Сосновые деревья кругом не представляли непролазную чащу, а редкие низкие фисташки не мешали открывающемуся виду. Солнце садилось, разноцветная заря с преобладанием различных оттенков розового и фиолетового освещала окрестные холмы, создавая атмосферу мрачной таинственности и романтизма. В лесу стали просыпаться ночные птицы, а далёкий вой волка заставлял лошадей нервно шевелить ушами.

Всадники выехали на открытую поляну, в центре которой возвышалась круглая двухъярусная часовня покрытая большим монолитным куполом. Её стены из бело-серого известкового камня имели десять выступов, и несколько окон по периметру. Тяжёлый купол украшали двенадцать каменных скоб. Часовня являлась бывшим мавзолеем Великого Теодориха, именно к ней направлялась столь несхожая парочка.

Один из всадников, возрастом пятьдесят пять лет, был одет в длинный серо-черный плащ из лёгкой шерсти с темно-красной отделкой. На его груди, сверху накидки наподобие фанона, красовалась цепь со знаками папского престола. Мужчина был худощав, от чего казался высоким. О такой худобе принято говорить – суховат, но это была не болезненная сухость, а жилистая худоба – признак умеренного образа жизни. Из рукавов плаща выглядывали кисти рук с длинными пальцами. На голову от зимнего холода был накинут капюшон, так, что можно было разглядеть только лицо. Оно было худощаво и благородно. Выделялись умные решительные глаза, красивый правильный греческий нос. Волевой подбородок скрывала аккуратно подстриженная чёрно-рыжая борода, уходившая под капюшон. Под всадником был такой же, как и хозяин, жилистый поджарый конь вороной масти с загаром и белой проточиной на лбу. Седло и сбруя, украшенные папскими знаками, казались удобными для возраста седока. Пожилой всадник с накинутым капюшоном был не кто иной, как Герберт Аврилакский и Реймский – как называли его немцы, Жильбер де Орильяк – по-французски или Джерберто ди Ауриллак – как называли его итальянцы, первый папа французского происхождения Сильвестр II.