Миссия в ад

Официальное название места, куда она направлялась, было «Кван-ли-со № 15». Но все называли его Йодок. Это был трудовой лагерь, или концентрационный лагерь, или исправительная колония – Чун-Ча было все равно, какой термин использовать. Сути это не меняло.

Люди отбирали свободу у других людей.

Долгие годы у нее было для этого места свое название: дом.

Как и другие трудовые лагеря, Йодок состоял из двух частей: пожизненной, откуда никого никогда не освобождали, и исправительной, где заключенных наказывали, перевоспитывали и потом выпускали на свободу. Лагерь занимал около четырехсот квадратных километров. Электрические ограды и больше тысячи охранников гарантировали, что самовольно оттуда никто не выберется.

Чун-Ча не верила, что в Йодоке может возникнуть коррупция. Тамошние охранники исполняли свои обязанности с варварским рвением. По крайней мере, так было, когда она сидела там. Она до сих пор являлась единственной заключенной из пожизненной зоны, которую освободили официально. Но это освобождение далось ей страшной ценой, чуть ли не большей, чем попытка побега.

Вот почему она ехала туда сегодня – чтобы заново пережить ту часть своей жизни. Хотя это было правдой лишь отчасти. Ей потребовалось получить специальное разрешение, и она его запросила и получила. Те, кто его давал, считали, что она едет воздать должное людям, даровавшим ей свободу в обмен на обязательство пожизненно служить своей стране. По крайней мере, таков был официальный предлог. Но кое-кого более влиятельного она убедила, что стоит предпринять еще кое-что. И что она – идеальная кандидатура для реализации этого плана. Она не была уверена, что ей разрешат, но все получилось. Необходимые бумаги лежали у нее во внутреннем кармане. Августейшие подписи на них обеспечивали полное содействие.

Она припарковалась возле ворот, где ее встретили двое охранников и надзиратель. Чун-Ча хорошо знала этого человека. Он был надзирателем и тогда, когда она была заключенной.

Он уважительно поклонился ей, и она поклонилась в ответ. Выпрямляясь, она не сводила глаз с его лица. В этой морщинистой старой мумии она по-прежнему видела человека, которого хотела убить большую часть жизни. Она знала, что он это знает. Больше он не мог ей навредить. Однако по тому, как задралась его верхняя губа, обнажив кривой зуб, Чун-Ча ясно поняла, что он мечтает вернуть ее обратно, под свою власть.

– Для нас большая честь приветствовать вас здесь, товарищ Йе, – сказал он.

– Высший руководитель шлет вам наилучшие пожелания, товарищ До, – ответила Чун-Ча, давая понять, на каком уровне находится теперь.

До быстро поморгал за толстыми стеклами очков и с фальшивой улыбкой продолжил:

– Мое сердце радуется при виде того, как высоко вы поднялись, товарищ Йе.

Он проводил ее через ворота на территорию тюрьмы.

Хотя Чун-Ча покинула это место много лет назад, здесь почти ничего не изменилось. Заключенные по-прежнему жили в глинобитных хижинах с соломенными крышами. Заглянув внутрь, она увидела дощатые нары, покрытые одеялами, – они заменяли узникам постели. Их было сорок в комнате размером не больше пятидесяти квадратных метров. Хижины не отапливались, и в лагере бушевали эпидемии. Однажды она слышала, как надзиратель сказал кому-то, что эти эпидемии здорово экономят им пули.

Чун-Ча остановилась перед одной из хижин. Она сделала это не без причины. Это была «ее» хижина, в которой она жила много лет. Она глянула на До и поняла, что он тоже это помнит.

– Вы действительно высоко взлетели, – повторил он, и его морщинистое лицо растянулось в притворной улыбке.

Она знала, что он чистокровный, член элиты. Его дед был одним из первых и самых верных соратников Ким Ир Сена. За это его и его семью щедро вознаградили. Для внука это означало, что он может играть жизнями сотен тысяч сограждан на протяжении десятков лет, решая, кому жить и, гораздо чаще, кому умирать.

– Я все еще единственная, – сказала она.

– Да, – подтвердил он, – и вам это, наверное, кажется чудом.

– Как и вам, – парировала она.

Надзиратель поклонился.

Она подождала, пока он выпрямится, и добавила:

– Высший руководитель считает, что это тяжкий позор. Он хочет знать, почему нельзя перевоспитывать больше заключенных.

Это была еще одна награда, которую Чун-Ча запросила и получила на нее разрешение за то, что раскрыла предательство генерала Пака. Возможность приехать сюда и вести подобные разговоры. Но этим ее полномочия не ограничивались.

Она выжидающе посмотрела на До, который явно ничего подобного не предвидел. Заметила, как у него на лбу запульсировала вена, как дрогнула рука, когда он поднес ее к лицу, чтобы поправить очки.

– Высший руководитель так считает? – спросил он слабым голосом. Охранники сделали несколько шагов назад, словно опасаясь, что наказание, которое грозит пасть на начальника, распространится и на них.

Чун-Ча сунула руку в карман и достала документы. До взял их, снова поправил очки и быстро прочитал, после чего трясущейся рукой вернул обратно.

– Я понимаю. Высший руководитель мудр не по годам. Для меня будет честью подчиниться его приказу.