Миссия в ад

– Замечательное предложение. – Он повернулся к Синему: – Какого рода команда нам потребуется?

Синий ответил:

– Немногочисленная и из лучших, кто у нас есть. Но все равно я не вижу возможности это сделать. Это же Северная Корея.

Роби сказал:

– Я думал, наше пребывание здесь означает, что вы хотите задействовать нас, господин президент.

Кэссион виновато посмотрел на него:

– Понимаю, я ваш главнокомандующий, агент Роби. Но после того, через что вы прошли – сначала в Сирии, а теперь с Паком, – я не уверен, что могу этого от вас требовать.

Рил заговорила снова:

– А если мы вызовемся сами?

Синий удивленно на нее посмотрел. Роби продолжал смотреть на президента.

Кэссион сказал:

– А вы вызываетесь?

– Да, – ответила Рил, и Роби кивнул.

– Это очень мужественно с вашей стороны, – заметил Кэссион.

– На самом деле, – сказала Рил, – это наша работа.

Президент посмотрел на Рил, потом на Роби.

– Спасибо, – сказал он. – Вы не представляете, как много это для меня значит.

– Думаю, представляем, – сказала Рил.

После того как Кэссион вышел из переговорной, торопясь на Борт № 1, Роби поглядел на Синего:

– Мы правда можем встретиться с кем-то, кто бежал из Букчана?

– Думаю, это возможно устроить, да. Но вы понимаете, что идете на чистое самоубийство?

– Пара американских агентов проникает в северокорейский трудовой лагерь и похищает двоих ценных политических заключенных? – воскликнула Рил, высоко задрав брови. – Детская прогулка в парке.

– Поимка равносильна смерти, – сказал Синий.

– Или хуже, – добавил Роби.

– Это как? – спросила Рил.

– Они могут запереть нас в лагере до конца дней. – Он посмотрел на Синего. – И я предполагаю, что Белый дом будет отрицать любые связи с этой миссией.

– Полагаю, предположение верно, – сказал Синий.

– Что же, хорошо знать, на чем мы все стоим, – сухо сказала Рил.

Глава 55

Прошло почти две недели, прежде чем Чун-Ча, в очередной раз тщательно вымыв Мин, увидела ее полностью чистой, включая уши. От въевшейся грязи под ногтями на руках и ногах тоже удалось избавиться.

После визитов к врачам раны и синяки на девочке быстро зажили. В целом ее признали полностью здоровой; иммунная система функционировала отлично. Для узницы лагеря это было настоящее чудо из-за тамошней антисанитарии. Как и на войне, больше людей погибало в лагерях от болезней, а не от ран. Бактерии были куда смертоноснее пуль и бомб.

Зубы у Мин были в плохом состоянии, но в основном их удалось спасти – Чун-Ча в свое время повезло меньше. В кресле у стоматолога девочка ни разу не поморщилась. Очевидно, она понимала, что все это делается для ее блага.

Чун-Ча постепенно расширяла ее рацион, давая Мин больше еды зараз и добавляя новые продукты, пока ее желудок не заработал нормально. Врачи сказали, что скачок роста у Мин еще не наступил и дополнительная еда поможет его ускорить.

Вопрос образования Чун-Ча взяла на себя. Мин никогда толком не училась, но тянулась к знаниям, и часы их занятий пролетали быстро. Она немного умела читать и знала цифры. Была хорошо подкована, как все заключенные, в философии и учениях северокорейских вождей. Но ей требовалось знать гораздо больше.

Чун-Ча понимала, что нельзя получить образование за неделю и даже за год, и сама не была профессиональным преподавателем. Ей предстояло устроить Мин в школу. Но сейчас та значительно отставала от детей своего возраста, и уроки стали бы для нее унижением. Поэтому пока что Чун-Ча учила ее сама, а со временем собиралась пригласить к ней репетитора. На это требовались деньги и время, но Чун-Ча запросила и получила специальную дотацию для этих целей. Она сама удивлялась, что ни о чем не просила раньше. Судя по всему, власти были готовы дать ей куда больше, чем рисоварка и немного вон.

Проводя время с Мин, Чун-Ча постоянно ждала телефонного звонка или стука в дверь с вызовом на работу. Она знала, что это случится очень скоро.

Когда она уходила на тренировки – по-прежнему ежедневные, – Мин оставалась с семьей консьержа из их дома. Поначалу она хотела постоянно находиться с Чун-Ча, куда бы та ни направлялась. Чун-Ча объяснила девочке, что это невозможно. Когда она ушла в первый раз, Мин сильно расстроилась, и Чун-Ча знала почему.

«Она не верит, что я вернусь».

Чун-Ча сняла кольцо, которое обычно носила, и протянула Мин:

– Покарауль его, пока меня не будет. Отдашь, когда я вернусь. Эта вещь мне очень дорога.

– Кольцо принадлежало кому-то из твоей семьи? – спросила Мин.

Чун-Ча солгала и сказала:

– Моей матери.

На самом деле кольцо не имело для нее никакого значения. Обычное украшение. Но ложь была так же хороша, как и правда, если позволяла добиться цели.