Миссия в ад

Как-то вечером Чун-Ча нарядила Мин в ее лучшую одежду, и они пешком дошли до метро. Сначала Мин боялась садиться в поезд, но Чун-Ча сказала ей, что это будет очень веселая поездка, а в конце они попадут в такое место, где им дадут вкусную еду. Мин без колебаний прыгнула в вагон. Ее поразило и количество людей в поезде, и то, как быстро он мчался. Когда они вышли и поднялись на улицу, она хотела знать, поедут ли они домой «на этой штуке».

Чун-Ча заверила ее, что поедут, и Мин улыбнулась.

Они прошли мимо нескольких ресторанов. Мин с любопытством поглядывала на них, но Чун-Ча смотрела прямо перед собой.

Она привела Мин в гамбургерную «Самтесун». Они выбрали столик. Чун-Ча села спиной к стене.

Ее удивило, что Мин заметила это и сказала:

– Тебе не нравится, когда люди подходят сзади, да?

– А тебе?

– Нет. Но они все равно подходят.

– Тогда ты должна что-то с этим сделать.

Они поели гамбургеров и жареной картошки. Чун-Ча позволила Мин сделать всего несколько глотков ванильного молочного коктейля, потому что волновалась, как бы от жирного ее не затошнило.

Глаза Мин широко распахнулись.

– Это лучшая еда, какую я пробовала в жизни.

– Она не корейская.

– А какая?

– Просто не корейская.

Они закончили есть и ушли. Чун-Ча и Мин погуляли по Пхеньяну, и она показала девочке столько памятников, сколько успела за пару часов. Мин так и сыпала вопросами, и Чун-Ча старалась на них отвечать.

– Высший руководитель правда трехметрового роста?

– Я никогда его не видела, так что не знаю.

– Говорят, он самый сильный человек на земле и в его голове все знания мира.

– То же самое говорили о его отце.

Несколько минут они шли в молчании.

– Ты сказала, у тебя не было в лагере семьи, – начала Чун-Ча.

– У меня нет семьи.

– Ты родилась в лагере, Мин. У тебя должна быть семья.

– Если и была, мне не говорили, кто они.

– Тебя забрали у матери?

Мин пожала плечами:

– Я всегда была в лагере одна. Ничего другого я не знаю. – Она поглядела на Чун-Ча снизу вверх. – А где твоя семья?

Девочка покрутила на пальце кольцо Чун-Ча:

– Тебе его подарила твоя мать?

Чун-Ча не ответила, и они молча пошли вперед.

* * *

Они вернулись домой на поезде. Когда Чун-Ча укладывала Мин спать, девочка вгляделась в ее лицо:

– Мои слова тебя расстроили, Чун-Ча?

– Вовсе нет. Ты ничего не сделала. Проблема во мне. Засыпай.

Чун-Ча прошла к себе в комнату, разделась и нырнула в постель. Полежала на спине, глядя в потолок.

На потолке возникали картины, которые она пыталась изгнать из памяти много лет.

Охранники пришли за ней в тот же день. Генерал Пак сказал, что она может выйти на свободу. А потом генерал Пак ушел. Женщина отвела Чун-Ча в сторонку и сказала, что свободу надо заслужить.

– Твои мать и отец – враги нашей страны. Разум твоих брата и сестры тоже отравлен, Чун-Ча. Ты же это понимаешь, да?

Чун-Ча медленно кивнула. Она не помнила, чтобы любила родителей. Они постоянно ее избивали, даже если этого не требовали от них охранники. Они доносили на нее. Брат и сестра отбирали у нее еду и одежду. Они тоже доносили на нее. Они ее били. Она не любила их. Они были плохие. Ей казалось, что они были такими всегда. Она попала сюда из-за своей семьи. Она ничего плохого не сделала. Плохое делали они.

– Тогда ты должна действовать, Чун-Ча. Должна избавить свою страну от ее врагов. И ты станешь свободной.

– Но как мне это сделать? – спросила она.

– Я тебе покажу. И сделать это придется сейчас.

Ее отвели в подземелье под тюрьмой. В то самое место, где она какое-то время жила из-за отцовских прегрешений. В подземелье было еще хуже, чем в хижине. Она не верила, что где-то может быть хуже, но оказалось, что может. Ей казалось, она несколько лет не видела солнечного света. Работала она тоже под землей: отбивала уголь киркой, сгребала его голыми руками, так что кожа с пальцев сходила до костей.

В комнате было четыре человека. Все привязаны к столбам. С мешками на головах. И с кляпами, потому что Чун-Ча слышала только стоны и хрипы.

По обеим сторонам от них стояли охранники.

Женщина достала из сумочки нож. Он был длинный, изогнутый, с зазубренным лезвием. Она протянула нож Чун-Ча.

– Ты видишь красные кружки у них на одежде?

Чун-Ча посмотрела и действительно увидела у каждого на груди красный кружок.

– Ты должна ударить ножом в этот кружок. Потом вытащить лезвие и ударить еще раз. И так каждого из четверых, ты поняла?

Чун-Ча спросила:

– Это моя семья?

Женщина ответила:

– Ты хочешь выйти отсюда?

Чун-Ча яростно закивала.

– Тогда никаких вопросов. Следуй приказам. Это приказ. Исполняй сейчас же, или умрешь тут старухой.

Чун-Ча схватила нож и неуверенно подошла к связанной фигуре на крайнем столбе слева; она подумала, что это ее отец.

Он забился в своих путах, вероятно подозревая, что произойдет дальше. Она услышала, как его хрипы стали громче. Но он не мог пошевелиться из-за веревок и прочного столба.

Чун-Ча подняла нож над головой. Потом опустила. Хрипы усилились. Кляп во рту не позволял ее отцу кричать.