— Просто великолепно, что ты позвонил! — воскликнула она. — Я так рада, что ты позвонил! Герман, здорово, что ты пытаешься спасти Пат. Тот пройдоха, к которому она ходила на квартиру, лучшего не заслужил. Он, конечно же, вколол ей наркотики. Я не верю, что Пат могла сделать что-то подобное!
Я спросил, откуда она все это знает.
— Она просто молилась на тебя, Герман. Ты был для нее всем. И она была очень счастлива! Поверь, я знаю, поскольку мы подруги, а женщины многое рассказывают друг другу. У нее никогда не было и не могло быть другого мужчины, кроме тебя, Герман!
Я проглотил застрявший в горле комок.
— Ширли, я тебя просто обожаю, и, если мне удастся выкарабкаться из этого дерьма, пришлю тебе букет орхидей. Кстати, твой муж дома? — Я почувствовал, что настроение мое улучшилось.
— Нет, его нет. Он, кажется, поехал что-то узнать насчет Peгa Хенсона.
— Это хорошо. Если Абе позвонит, скажи ему, чтобы он хорошенько разузнал о Свенсонах. Они живут этажом ниже Кери. У меня появилась очень забавная мысль… Скажи Абе, пусть узнает в полиции нравов, не числится ли за ними что-нибудь…
— Да, я передам ему это, как только он мне позвонит.
Положив трубку, я вернулся в свою кабинку.
Теперь мне предстояло вспомнить все что можно о прошлом Пат.
К сожалению, помнил я не так уж много.
Ее прадед, Дэниэль Еган, поселился в Бруклине через несколько лет после того, как кончилась война Севера и Юга. Он был крупным землевладельцем. Около тысяча девятисотого года стал заметной фигурой в Нью-Йорке, но вскоре спился и спустил девять десятых своего состояния.
Пат мне часто говорила; «Если бы прадед занимался делом, а не валял дурака, у Еганов и сейчас было бы полно денег».
Но все получилось по-другому.
Отцу Пат осталось небольшое наследство. Ее мать окончила колледж и приехала в Бруклин из Денвера. Было это во время первой мировой войны. Из родственников со стороны матери у Пат была лишь кузина, которую она никогда не видела.
Они обменивались открытками на Рождество.
Я обнаружил, что вспотел, и вытер лицо полотенцем.
Получается, что я знал о прошлом Пат не так уж мало.
Пат часто говорила, что очень похожа на мать, за исключением цвета волос, который унаследовала от отца. Мать ее была блондинкой.
Кузина, теперь я вспомнил, что ее звали Ирис, была примерно одного возраста с Пат. А Гордоно, где она проживала, не так уж далеко от Денвера.
Я хлебнул еще бурбона.
Отец Пат обанкротился во время великой депрессии, в двадцать девятом. Тогда ей было всего четыре года. В этом же году ее отец и мать погибли в авиационной катастрофе, а ее поместили в пансион для сирот.
Пансион содержался на пожертвования, но его директор, скотина по кличке Плешивый Парк — так его прозвали воспитанники, — заставлял своих подопечных работать не меньше негров на плантациях. Когда Пат исполнилось шестнадцать лет, этот старый козел начал делать ей намеки определенного характера. Тогда она убежала.
Одна из бывших подруг по пансиону приютила ее на время и помогла устроиться на работу. Именно в этот момент на сцене появился я, собственной персоной. Я встал и оделся.
Нет, проводить здесь всю оставшуюся жизнь я не собирался. Меня искала целая куча очень умных полицейских. Они сейчас стучат во множество дверей, нажимают кнопки звонков и опрашивают всех, кто меня хоть немного знает. Через некоторое время они обязательно появятся у Хаима.
Пока меня не поймали, надо во что бы то ни стало повидать Плешивого Парка и просмотреть все сохранившиеся у него документы о Пат и ее родственниках.
Я сунул револьвер в кобуру, раздвинул зеленые занавески и сразу же увидел спешащего к моей кабинке Хаима. Бросив взгляд на его лицо, я все понял. Те, кто за мной гнался, похоже, были близки.
Испуганно оглядываясь, Хаим прошептал:
— Уходите через черный ход. Быстрее. Двое уже вошли в заведение, и мне кажется, они здесь не для того, чтобы помыться.
XV
Пансион для сирот помещался в большом кирпичном доме. Пат показывала его, когда мы проезжали мимо на машине.
— Только взгляну на него, и у меня по коже пробегают мурашки, — однажды сказала она мне. — А что касается Плешивого… о нем лучше не говорить. Честно сказать, мне просто жутко повезло, что я вовремя удрала из этого пансиона.
В розовом свете зари он выглядел не так уж и неприятно.
Я стоял и смотрел на него, а потом послышался приглушенный звон будильника, и в одном из окон первого этажа загорелся свет. Я вышел из-за дерева, за которым прятался, и, миновав чахлый газон, пошел вокруг дома.
Дверь в котельную была закрыта, но окно оказалось не заперто. Проскользнув через него, я спрыгнул на цементный пол. Пахло здесь не очень хорошо, а пол был грязным.
Это был самый настоящий сиротский приют. Сиротам, как правило, суют что подешевле да похуже и не забывают предупредить, чтобы не смели жаловаться.
Пат рассказывала мне, как это делается. А также о том, что Плешивый Парк получал огромное удовольствие, подсматривая за старшими девочками, когда они мылись в бане.
Я нашел лестницу и стал подниматься.