Мистер Кон исследует "русский дух"

"Великий" историк современности Ганс Кон любит сравнивать себя с великим историком прошлого Франсуа Гизо. Для такого сравнения действительно имеется одно основание. Общее у Кона и Гизо — тесная и совершенно откровенная связь политики и истории, их неразрывное единство. Но, признавая в данном отношении Кона продолжателем традиций Гизо, сделаем существенное дополнение. Связь между политикой и историей может быть двоякой. Одно дело — связь между прогрессивной политикой и историей, совершенно другое дело — связь между реакционной политикой и историей. Первая является важным условием существования и развития исторической науки, вторая — губит ее. Эта непреложная истина видна и в малом и в великом. Ее мы видели в эволюции Ганса Кона. Ее подтверждает история падения Франсуа Гизо.

Цель исторических работ Гизо, какой бы этап его деятельности мы ни брали, была всегда одна и та же: он обращался к фактам прошлого, чтобы помочь утверждению определенных политических идей и учреждений в настоящем. Но если молодой историк Гизо видел в фактах прошлого средство борьбы за традиции революции 1789 г., то старый Гизо — средство борьбы против этих традиций.

В 20-х годах XIX в. при всей своей симпатии к конституционному монархизму молодой Гизо, бывший в оппозиции к контрреволюционному режиму во Франции, сказал в адрес дворянства замечательные слова: "Как вы требуете от нас забыть нашу историю, потому что ее итог против вас!"[198].Он глубоко проник в суть событий, он понял, что отношения собственности вызывают классовую борьбу и определяют ее ход. Революция, писал он, была "борьбой ужасной, но законной"[199].

Между тем развитие классовой борьбы поставило перед победившей буржуазией новые вопросы. Если буржуазия имела право на свою революцию против феодалов и если эта революция была законной и справедливой, то почему бы и пролетариату не заявить о своем праве на законную революцию против буржуа? Выходит, что буржуазия сама дала пример пролетариату?

И на эти новые вопросы Гизо, превратившийся к тому времени в реакционного буржуазного политика, министра и главу контрреволюционного правительства, дает "новые" ответы. Он "поумнел", у него "раскрылись глаза". Революции 1640–1649 и 1789–1793 гг. становятся для Гизо случайным "беспорядком", классовая борьба — "бичом и позором". "Славная революция" в Англии — вот теперь "образец" революций, на которые Гизо еще согласен, вот событие, законность и закономерность которого он еще не отрицает. Если мы бросим общий взгляд на путь Гизо от начала XIX в. до его середины, свидетельствует историк политических идей Французской буржуазной историографии XIX в., то "перед нами предстанут как бы два Гизо: Гизо — апологет революции 1789 г. и Гизо — убежденный ее противник; Гизо — защитник единства третьего сословия и Гизо — лютый враг пролетариата; Гизо — политический вождь буржуазии, сводившей последние счеты с дворянством, и Гизо — последовательный союзник дворянства; Гизо — идеолог буржуазии, создавший теорию классовой борьбы, и Гизо — целиком отвергнувший теорию классовой борьбы и объявивший ей войну"[200].

Именно в годы борьбы с революцией Гизо выдвинул тезис о незыблемости национальных традиций. Но, подхватывая вслед за Гизо этот тезис, Ганс Кон не говорит о том, что он был связан у старого Гизо с прямой фальсификацией исторических событий. Лучшее свидетельство тому — хотя бы "Введение" к I тому "Истории Английской революции", в котором знаменитый историк поменял на обратные все свои главные выводы и все свои принципиальные оценки. Из этой работы видно, писали Маркс и Энгельс, что "даже самые умные люди ancien regime, даже те, кому ни в коем случае нельзя отказать в своего рода таланте историка, до того сбиты с толку роковыми февральскими событиями, что утратили всякое понимание истории, даже понимание своих собственных прошлых поступков… Вся революция объясняется лишь злой волей и религиозным фанатизмом нескольких смутьянов, которые не захотели довольствоваться умеренной свободой… Там, где нити исторического развития Англии сходятся b один узел, которого г-н Гизо сам уже не может разрубить — хотя бы только для видимости — посредством чисто политической фразеологии, там он прибегает к религиозной фразеологии, к вооруженному вмешательству божества… От своей совести Гизо спасается при помощи бога, а от непосвященной публики — при помощи стиля"[201].

Гизо, как мы уже сказали, был не только историком, но и политиком. Он расправлялся с революцией не только на страницах своих книг, но и на улицах Парижа. И, подытоживая опыт своей теории и практики, он сказал в тех самых "Очерках по истории Франции", на которые ссылается Кон, известные слова: "Если история освещает политику, то политика в еще большей степени оказывает эту услугу истории. События настоящего проясняют факты прошлого"[202].