Мистер Скеффингтон

Кресло будто бы увеличилось в размерах. И вообще-то достаточное большое, чтобы вместить двоих (никто не знал об этом вернее, чем Джордж), кресло казалось теперь годным сразу для троих. При последней их встрече Фанни была закутана в меха, и Джордж не вполне понял, сколь мало от нее осталось. «Честно ли это, – спросил он себя теперь, причем на лбу снова выступил пот, и пришлось опять доставать платок, но уже под взглядом Фанни (она смотрела, по-птичьи наклонив голову), – шокировать ту, в которой душа держится бог знает каким чудом? Не лучше ли выждать, пока она хоть немного поправится? Или хоть выбрать другой день – не такой тяжелый, каким, по ее словам, выдался нынешний?»

Нет, его миссия не терпит отлагательств: он затеял дело столь потенциально скандальное, что незачем ходить вокруг да около.

– Давай поговорим, – сказал Джордж, принимая от Фанни чашку – обеими руками, чтоб не дребезжала о блюдечко.

– Давай. О чем?

– Только сначала я выпью чаю.

Он выпил чай, как будто был мучим жаждой, в один глоток, тотчас протянул чашку и признался, пока Фанни наполняла ее:

– Я волнуюсь.

– Дело в Ниггз?

– Нет. В тебе.

– Во мне?

Фанни поставила чайник. В глазах ее появилась растерянность.

– Если это насчет моего дня рождения… – начала Фанни, но Джордж перебил ее, заверив, что дело куда серьезнее.

Чуть поморщившись, она осведомилась, что же может быть серьезнее.

Тогда Джордж почти сурово попросил ее не прикидываться дурочкой и, разом положив конец домыслам насчет дня рождения, выпалил, что обожает Фанни и потому до смерти боится.

– Обещай мне, обещай, – умолял Джордж, – что не подведешь меня. Если я тебя потеряю, мне не жить. Помнишь, тогда, на вокзале, едва я завел речь про Скеффингтона, ты рассердилась и исчезла; обещай, что сегодня выслушаешь меня.

– Ты хочешь поговорить о Скеффингтоне?

– Я для этого и приехал, – сказал Джордж, на что Фанни с неожиданным самообладанием заметила:

– Этому человеку свойственно возникать из ниоткуда.

Джордж так и уставился на нее. Руки Фанни были заняты перестановкой чашек, голова склонена к чайному столику.

– Возникать из ниоткуда? В каком смысле?

– В таком, что Джоб возникает из ниоткуда.

Фанни обернулась, оглядела комнату. Вид у нее был почти затравленный, будто она не хотела увидеть то, что определенно искала глазами. Джордж наблюдал за ней в полном недоумении.

– Странно, – сказала Фанни.

Не меняя положения, она повернула шею и обшарила взглядом каждый дюйм, включая пространство за письменным столом.

– Его здесь нет.

– Кого? – спросил Джордж.

– Джоба.

У Джорджа появилось то самое ощущение – будто вдоль позвоночника бегают мурашки. Пока Фанни просто озирала комнату, было еще ничего, но когда ее взгляд задержался на пространстве между письменным столом и стеной, куда и сплющенный кот не протиснется…

– А ты ожидала его увидеть? – спросил Джордж, подавляя дрожь и напуская на себя тон, каким добродушный миляга доктор обращается к очаровательной пациентке, страдающей галлюцинациями.

– В общем, да, – ответила Фанни. – С тех пор, как я переболела, он почти все время рядом. Впрочем, – она передернула плечами, – привыкнуть можно ко всему.

Обескураженному Джорджу показалось, что Скеффингтон его надул, но через миг все стало ясно. Фанни преследуют тени прошлого. Ее сознание цепляется за Скеффингтона. Фанни не может выбросить его из головы, потому что терзается сомнениями (с точки зрения Джорджа, обоснованными). «А не слишком ли сурово я обошлась с Джобом?» – думает, вероятно, Фанни. Так, собственно, и было. Фанни потребовала развода не из принципа или невозможности простить, которая свойственна сильно любящим женщинам; нет, просто обстоятельства сложились на редкость благоприятно, и Фанни решила: грех не воспользоваться, ведь когда еще представится случай отделаться от этого еврейчика. И вот ее настигла расплата. Жизнь стала пуста – и совесть наконец-то проснулась и взялась грызть Фанни. Черствых людей совесть не грызет. Стало быть, Фанни остается его обожаемой кузиной. Джордж поднялся, обошел чайный столик, присел в кресло рядом с Фанни, обнял ее одной рукой и нежно сказал:

– Бедная малютка.

– Да, – кивнула Фанни.

Именно так она периодически думала о себе в последнее время. Каждый новый удар заставлял ее мысленно восклицать: «Бедная малютка!» – и лишь потом Фанни собиралась с силами и поднимала голову.

– Может, надо с врачом посоветоваться?

– Я ведь тебе еще тогда, на вокзале, сказала, что была на приеме у Байлза, но получила только энное количество оскорблений и совет пригласить его на ужин.

– Кого, Байлза?

– Нет, Джоба.