Мистер Скеффингтон

Джордж наклонился и поцеловал Фанни в макушку, имея целью не только выказать любовь и сочувствие, но и выгадать пару секунд на обдумывание следующей реплики. Ибо Джордж испытал потрясение ума. Он, будучи не в меру импульсивен, сам взвалил на себя эту миссию, и вот ему на помощь является Байлз – такого Джордж меньше всего ожидал. Он привык считать Байлза неприятным типом: в пользу этой версии говорили отзывы знавших его и размеры счетов, приходивших на имя Джорджа, – но советом насчет ужина Байлз как бы поднял целину, и Джорджу оставалось только продвигаться по готовым бороздам, вооружившись тактом и осмотрительностью. Однако при мысли о содеянном им, Джорджем, и о местонахождении Скеффингтона такт и осмотрительность вдруг предстали негодными орудиями по сравнению с мужеством, и на лбу вновь выступила предательская испарина.

Тогда Джордж решился.

– А ведь я его видел, Фанни.

– Кого? Байлза?

– Нет, Джоба.

– Серьезно?

Фанни даже отстранилась – настолько была поражена. Никто из знакомых не видел Джоба после развода. Джоб исчез. Уехал за границу – по слухам, в Мексику – да там и остался. А что, если Джорджу, кровному родственнику Фанни, тоже являются призраки? Вон как он взмок – это неспроста!

– Не мог ты его видеть, – убежденно заявила Фанни. – Он в Мексике.

– Уже нет. Он сейчас…

Тут Джорджу пришлось остановиться, чтобы сглотнуть. Горло совсем пересохло. Джордж подался к столику, схватил чайник и налил себе чаю. Нет ему прощения за содеянное, тем более что Фанни ведь ни сном ни духом… С другой стороны, одна мысль о Скеффингтоне…

Залпом выпив чай под недоуменным взглядом Фанни, Джордж торопливо заговорил:

– Дело в том, душа моя, что я наткнулся на Скеффингтона не далее как вчера, в парке Баттерси.

Фанни хватило только на то, чтобы повторить, не сводя с Джорджа глаз и не меняя позы:

– Вчера, в парке Баттерси.

– Я прогуливался, а он сидел на скамейке, грелся на солнышке.

И снова Фанни откликнулась, как эхо:

– Грелся на солнышке.

Когда это Джоб грелся на солнышке? Когда у него выдавалась минута, чтобы расслабляться в парке на скамейке? Когда у него вообще возникало такое желание? Немыслимо. Стихией Джоба всегда была контора; если он где и сидел, точнее – заседал, так только на собраниях правления и советах директоров. Чтобы Джобу – при его занятости в тысяче начинаний разом, при его энергичности и неуемности успешного дельца – вдруг взбрело просто посидеть на солнышке? Со всей убежденностью Фанни заявила, что такого за Джобом не припомнит.

Джордж не стал спорить.

– В это действительно не верится. Как и в остальное, с ним связанное. Но ты слушай дальше. Я сам его в первый момент не заметил – меня заинтересовал пес.

– Какой пес?

– Его пес.

– Откуда у него пес? – возразила Фанни с прежней убежденностью. – Он всегда терпеть не мог собак.

– Этого конкретного он более чем терпит, – сказал Джордж и добавил, чуть помедлив: – Должно же у человека быть хоть что-нибудь.

– Еще как должно, – согласилась Фанни.

Поистине никто не сознает этого яснее, чем она. И все-таки… Видно, Джобу совсем худо, если он опустился до того, что завел собаку. И Фанни задалась вопросом: а вдруг и ее последние годы пройдут в обществе одной только собаки? На миг воображение унесло ее в недалекое будущее, – возникли картинки – она и Джоб, на разных концах света, с собаками. Вот он, итог двух впечатляющих судеб: каждому по собаке.

– Этот пес меня просто очаровал, – сказал между тем Джордж. – Благородное ответственное создание…

– Ответственное? – переспросила Фанни. Неожиданная характеристика стряхнула с нее задумчивость.

– Ну, ты же знаешь, каков собачий взгляд, – поспешно сказал Джордж.

Фанни ответила, что не знает, и он заторопился с продолжением рассказа.

– В общем, я не мог не остановиться и не погладить этого пса. Тогда-то я и увидел человека, которого он водил… в смысле, – поспешно поправился Джордж, – которому он принадлежал, то есть Скеффингтона. Конечно, он сильно изменился: скукожился, и все такое, – но у него ведь всегда было очень выразительное лицо с резкими чертами, и я узнал бы его где угодно.

Фанни переводила взгляд с Джорджа на пламя в камине и обратно. Слово «скукожился» вертелось у нее в голове. Ей Джоб являлся не скукоженным, а таким, каким она его помнила, каким он был сразу после развода: подвижным, жилистым, некрупным мужчиной в расцвете лет; она никак не могла представить Джоба изменившимся. А перемена явно случилась, причем мысль, что и Джобу тоже пришлось с ней смириться, отозвалась в Фанни неожиданной болью. Подумать только: неуемный Джоб, некогда – просто огонь: Джоб, презиравший преграды, – и вдруг сидит, скукоженный и праздный, на скамейке в парке Баттерси. Значит, еще один бывший обожатель угодил в западню времени, превратился в изможденного старика. И на сей раз это ее муж. Что бы там ни говорили, подумала Фанни, а когда каждый вечер укладываешься в постель с конкретным мужчиной (именно так Фанни, верная супружескому долгу, и поступала, пока на сцену не вышли машинистки), формируется некая… гм… связь.

И снова ее мысли прервал Джордж.