Мистер Скеффингтон

Причины припадка были ей неведомы. Майлз, судя по всему, обращался со своей несчастной сестрой еще хуже, чем подозревала Фанни, но откуда эта истерика? Может быть, она сказала что-то не то? Может быть, бедная Мюриэль слишком близко к сердцу приняла отказ Фанни выйти за ее брата? Но ведь это дело такое давнее…

Фанни встала и склонилась над Мюриэль, но та ее оттолкнула – яростно и резко. Эти фиалки… этот гадкий запах… падшая женщина позволяет себе приближаться к мисс Хислуп, душить ее приторным притворством…

Ни разу в жизни Фанни не отталкивали, тем более яростно и резко. С минуту она стояла, потрясенная до немоты, но этот страдальческий вид несчастной Мюриэль, эти залитые слезами щеки, эти безуспешные попытки встать… заставили ее позабыть про обиду; в ней осталось одно желание – утешать и успокаивать. Бедная женщина, она просто обезумела от горя. Если б не сырость, которую развела Мюриэль, Фанни обняла бы ее и расцеловала. Возможно, ее оттолкнули бы опять – ну и пусть…

– Мюриэль, вы должны объяснить, в чем причина ваших слез, – сказала Фанни, извлекая из сумочки носовой платок. – Вот, возьмите. Он чистый, я им не пользовалась.

Это было слишком для мисс Хислуп. Она выпростала руку, размахнулась, так что, платок упал на пол, вскочила, ринулась к двери, повторяя задышливо и бессвязно:

– Я его найду… я вам устрою очную ставку… он мне все расскажет, никуда не денется… потому что я не могу… я не стану… – Она распахнула дверь и крикнула, готовая выскочить вон, метаться по улицам, обшарить весь Бетнал-Грин: – Майлз! Майлз!

К счастью для репутации всех троих причастных, Майлз нашелся сразу.

* * *

Мэнби, которая и не думала уходить, которая в перерывах между своими «кхе-кхе» (перерывы делались тем короче, чем дольше Мэнби ждала в промозглой тьме) навостряла уши, как навострял их, прежде чем заткнуть, Хислуп, догадалась в итоге, что в парадном она не одна. Там, наверху, на лестничной площадке, кто-то был. И этот кто-то прислушивался к звукам, производимым ею.

Мэнби жуть взяла. Да что ж это делается по ту сторону двери, за которой скрылась ее светлость? Дверь отворилась и затворилась за миледи; через несколько минут отворилась снова и снова затворилась, но никто не спустился по лестнице. Почему? Ясно: этот кто-то остался на площадке, замер, еле дышит – потому что стережет ее.

«Гадость-то какая», – подумала Мэнби. Раньше ее слушали, только когда она говорила; теперь кому-то интересно ее молчание. Притом сам этот невидимый кто-то притаился на верхнем этаже, во мраке почти непроглядном; его и Мэнби разделяют несколько пролетов лестницы, которую не мешало бы как следует вымыть.

«Не всякая горничная ждала бы госпожу в этаком месте; тут преданность надобна вроде моей», – сказала себе Мэнби. Положение ее становилось все неприятнее, она уже не решалась покашливать – столь настороженная, потусторонняя тишина повисала после каждого ее «кхе-кхе».

Может, надо подняться, грудью встретить происходящее там, наверху? Вдруг злоумышленники выставили караульного, а сами заперлись в квартире и творят дурное с ее светлостью? Мэнби остановила только мысль о Майлзовой рясе. Джентльмены в рясах и в этих нелепых квадратных штуках с помпонами, которые они носят на головах, обычно добропорядочны, убеждала себя Мэнби, и закона не преступают. Впрочем, уверенность, и без того зыбкая, улетучивалась по мере того, как время шло, а туман, заползая в парадное через щели между косяком и дверью, худо к нему подогнанной, вынуждал Мэнби покашливать все чаще и чаще. К ее беспокойству о госпоже прибавилось беспокойство о самой себе: не схватит ли она воспаление легких, если и дальше будет торчать в холоде и сырости, и кому тогда, хворая, будет нужна?

Движимая удвоенной тревогой, Мэнби почти решилась подняться и поглядеть, кто там притаился на лестничной площадке, и вдруг, как раз когда она произвела одно «кхе-кхе» и приготовилась произвести второе (промежуток был наикратчайший), из квартиры послышался шум. Заваруха будет, живо сообразила Мэнби, крупная заваруха – такая, при которой никак нельзя присутствовать ее светлости.

Презрев страхи, Мэнби начала подъем. Со всей быстротой, на какую было способно ее дородное тело, она, пыхтя и отдуваясь, штурмовала лестницу, а Хислуп, уловив вибрации ее приближения, решил, что ему остается одно: встретить Мэнби и отвести к себе домой – иными словами, принять ситуацию. Как раз в этот миг дверь распахнулась, и Мюриэль, выкликая: «Майлз! Майлз!» – выскочила из квартиры, как полоумная.