Мистер Скеффингтон

Никогда этим не занималась! Лэнкс, в последние годы немногое находивший забавным, эту фразу встретил усмешкой, пусть и мрачной. Уж, кажется, Фанни набила руку на отставках. Не могла она так быстро утратить навык. Хотя прогонять слуг, пожалуй, неприятнее, чем прогонять поклонников: слуги заботятся о комфорте, в то время как поклонники имеют тенденцию в конце концов наскучивать, – но особа столь искушенная, как Фанни, едва ли испытает затруднения. И потом, для мягкосердечных хозяек существуют секретарши.

Лэнкс спросил про секретаршу, и Фанни ответила: да, секретарша имеется, но ей это задание не понравится.

– А разве у тебя нет…

Впрочем, про отсутствие у Фанни мужа Лэнкс и сам знал.

Ибо, хоть и отстранившийся от мирской чепухи, хоть и засевший за работой, словно за крепостным валом, хоть и не бывающий в свете, Лэнкс не проворонил бы известие о замужестве Фанни. Об этом обязательно написали бы в «Таймс», и он, перелистывая страницы с целью добраться до биржевых новостей, выхватил бы взглядом имя, которое некогда столь много для него значило.

А Фанни думала, глядя на его нитевидный рот: «Ну ты и сухарь, Перри, ну и сухарь! Надо же, каким ты стал!» Если сама она претерпела только внешние изменения, Перри изменился как снаружи, так и изнутри, и ущерб казался не двойным, а гораздо более масштабным. На мгновение Фанни представилась нынешняя изнанка Перри, вся словно прошитая скобами поджатых губ. Неужели эти скобы всегда присутствовали? – ужаснулась Фанни. Неужели они просто скрывались под подкладкой любви?

Любовь. Фанни смотрела на Лэнкса снизу вверх, Лэнкс смотрел на нее сверху вниз. Возможно ли, думали оба, что мы любили друг друга? И по выражению глаз Лэнкса, которые оценивали ее холодно и бесстрастно, Фанни вдруг впервые поняла, какой она отныне предстает окружающим. Неделю-другую назад она плакала, глядя в зеркало на себя без макияжа и после бессонной ночи; сегодня Фанни выспалась, успела накраситься и, однако, прочла в глазах Лэнкса, которыми на нее словно смотрел весь мир, что красота ее утрачена безвозвратно.

– Перри… – начала Фанни.

Она забыла о слугах, забыла, зачем звала Лэнкса; перед мысленным взором Фанни ревело темное море – ее будущее. И плыть ей по этому морю навстречу ночи, преодолевать вал за валом предстояло совсем одной.

– Перри, я боюсь.

– Кого, милая Фанни? Кучки слуг?

Лэнкс собирался донести до Фанни обнадеживающую мысль (ибо подозревал, что увольнять слуг ему все-таки придется), что женщине ее происхождения, воспитания, нрава и силы духа не пристало такое чувство, как страх, но она перебила его:

– Нет-нет. Слуги – это чепуха по сравнению… по сравнению…

Лэнкс вонзился в нее холодным своим взглядом, и Фанни принялась сцеплять и расцеплять пальцы и, вся подавшись к нему, заговорила:

– Неужели ты не понимаешь, Перри, как это ужасно, как страшно для женщины, которая имела все, вдруг осознать, что у нее больше ничего нет и что это навсегда? Что с каждым днем будет только хуже?

Лэнкса передернуло.

– Дорогая моя Фанни, ничего – оно и есть ничего; хуже уже не станет, – процедил он.

Если Фанни на что-то намекает, так именно на то, чего изначально боялся Лэнкс: хочет занять у него денег. А деньги, предложенные им и принятые ею, осквернят обоих – это неизбежно, сказал себе Лэнкс, непоколебимый в уверенности, что память о давнем страстном романе нельзя опошлять такой вещью, как презренный металл.

– О нет, Перри, еще как станет, – возразила Фанни, заломив руки.

Жертва эмоций, подумал Лэнкс. Прискорбно, когда стареющая женщина эмоциональна напоказ; та, у которой появились морщины, должна демонстрировать только спокойствие. Фанни прервала ход мыслей Лэнкса словом, которого он более всего страшился.

– Я обанкротилась, – выдала она, продолжая заламывать руки, – и обанкрочиваюсь с каждым часом все сильнее.

Для Лэнкса не было слова хуже, чем «обанкротиться»: неприятное даже вне контекста, в устах друзей оно казалось предосудительным.

– Дорогая моя Фанни, – принялся объяснять Лэнкс (тон его был суров), – нельзя обанкрочиваться сильнее или слабее. Раз обанкротившись, нельзя продолжать этот процесс. Банкротство не имеет стадий.

– Имеет! – воскликнула Фанни и с живостью объяснила, что стадии не просто есть, но что каждая следующая стадия хуже предыдущей.

Что прикажете говорить после этакой порции бреда? Лэнкс сказал: «Дорогая моя Фанни».

Он взглянул на часы, обнаружил, что может уделить Фанни еще пять минут, и, пощипывая нижнюю губу, пришел к выводу, что вчерашний кутеж, осквернивший комнаты на первом этаже, был последней вспышкой расточительности. У банкротов, как было известно Лэнксу, порой отказывают тормоза. В ситуации, когда каждый шиллинг делается бесценным, многие пускают по ветру последнее, а затем (и случай с Фанни тому подтверждение) ждут помощи от друзей. Особенно склонны к таким безумствам незамужние женщины, ибо некому забрать у них из рук остатки капитала. Женщина, как никто из человеческих существ, нуждается в муже, в очередной раз подумалось Лэнксу (эта мысль часто посещала его в процессе профессиональной деятельности).