Тогда ему удалось удержать свой взгляд на его лице, несмотря на то, что его тело давно вырвалось из-под контроля и постоянно реагировало на одного лишь Габриэля совершенно разными ощущениями – холодной волной по спине или же резким теплом в груди, совершенно несочетаемыми вместе с тем возбуждением, которого он так стыдился. Габриэль однажды, рассердившись, приложил к его лбу учебник физиологии, который читал чисто из интереса, но Сэм ничего не мог с этим поделать. Стоило поцелуям стать серьезнее, а рукам смелее, и он в последний момент сбегал, благодаря кого только можно за то, что душевые рядом, и в столь поздний час там никого не бывает. Возвращаясь, он испытывал еще больший стыд, но Габриэль обычно с невозмутимым видом занимался чем-нибудь совершенно отвлеченным – или читал, или принимался рисовать, не обращая на вернувшегося Сэма никакого внимания. Пристыженный, Сэм некоторое время молчал и пытался заниматься, но все же не мог и с извиняющимся видом садился рядом с Габриэлем, обнимая его со спины. Он не хотел, чтобы Габриэль думал… просто думал об этом. Достаточно было бессонных ночей, когда он смотрел в потолок и искал ответ на свое поведение. Совсем скоро ему должно было стукнуть семнадцать, и пусть Дин был для него не во всем примером, он не хотел бы уступить ему в первом разе.
- Еще чуть-чуть, и я начну думать, что тебя похитили инопланетяне, а тело забыли, - он поерзал на пледе, являя собой самую глубокую скуку, какую только можно. – Я иногда думаю, что инопланетяне похищают только сумасшедших. Ну, знаешь, тех, которые в них поверят. Вот так похитят познакомиться, а там гомофоб какой вроде нашего футболиста – ни мозгов пожрать, ни удовольствия эстетического от полученной информации, все ненависть к собратьям своим, - Сэм старался сосредоточиться на его словах, но Габриэль как будто бы специально сбивал его внимание. Все дело было в том, что на этот раз даже штаны он одел ровно так, чтобы ни на секунду не переставать напоминать Сэму о том, чего не хватает в их отношениях. Мягкая ткань пояса была совершенно не стянута завязками, и оттого пояс сполз буквально на пару сантиметров ниже, чем должен был бы. В этом, может быть, не было совершенно ничего преступного, но Сэму было трудно не смотреть на выступающие края тазовых костей, особенно проступающие именно в этом положении. Они отделяли то, что он уже привык видеть, от того, что хотел бы исследовать, но вряд ли решился бы. – Я бы напугал его инопланетянином-геем, - он закрыл глаза, представляя, и Сэм воровато оглядел его – от покрасневшей шеи, которую он растирал вчера, до живота и вновь к поясу, открывающему бледную кожу с одного бока. – Сэм, я все вижу, - фыркнул он, сгибая ноги в коленях и открывая глаза – смотря прямо на Сэма, ловя его на месте преступления. – Иди сюда, - он потянул Сэма за руку на себя, обнимая за шею и прижимаясь губами к шее. Почти лениво он коснулся выступающего кадыка и под подбородком, едва слышным шепотом поощряя прикосновения к своим волосам. Сэм забрал назад его челку, проведя по лбу, и улыбнулся – он так привык к играющей в комнате музыке, что не понял сначала, почему Габриэль потребовал внимания именно в этот момент. Он усмехнулся и ответил на поцелуй, руками проводя по его спине – чередование поцелуев и ласкающих прикосновений совпало с ритмом тихой мелодии, пробегая касаниями по коже ровно с ускоряющимся темпом, целовать еще быстрее и глубже, пока пульс не совпал с отсчитывающими такты ударами, сопровождающим рассказом без признаков напева – и пусть в песне говорилось не о том желании, Сэм чувствовал именно его. Подчиненное чужим правилам объятие и совершенно новые, быстрые поцелуи, беспорядочные относительно чужой кожи – ускоряло бег крови до тех пор, пока Габриэль не прошептал именно это слово – desire – ровно в тот же момент, в котором оно прозвучало с песней.