Мистерии (пер. Соколова)

Да, да! Вотъ однако до чего можетъ дойти человческая душа! Знаете что? Я могъ бы въ одинъ прекрасный день, когда ея отецъ, пасторъ Килландъ, будетъ говорить проповдь, пройти черезъ всю церковь, остановиться передъ фрейлейнъ Килландъ и сказать ей самыя непристойныя слова, только бы заставить ее покраснть. А посл этого броситься къ ея ногамъ и умолять, чтобы она меня осчастливила, плюнувъ на меня… Ну, однако вамъ теперь уже здорово страшно; согласенъ, что я веду дерзкія рчи, тмъ боле, что я говорю о пасторской дочери пасторскому сыну. Простите мн, мой другъ, но это происходитъ не отъ низости, — а только отъ того, что я пьянъ, какъ сапожникъ. Знаете ли: я былъ однажды знакомъ съ однимъ молодымъ человкомъ, который укралъ газовый фонарь, продалъ его старьевщику, а деньги эти прокутилъ; это, ей-Богу, правда; онъ даже былъ родственникомъ пастора Гаерема. Но что однако тутъ общаго съ моими отношеніями къ фрейлейнъ Килландъ? Въ этомъ вы опять-таки совершенно правы! Вы хотя и ничего не говорите, но я по вашему лицу вижу, что у васъ вертится на язык, и это было бы совершенно справедливымъ замчаніемъ съ вашей стороны. Что же касается фрейлейнъ Килландъ, то она для меня окончательно потеряна, но по этому случаю я не жалю ее, а только себя. Вы, который совершенно трезвый стоите передо мной и видите людей насквозь, вы бы поняли также и то, если бы я въ одинъ прекрасный день распространилъ по городу слухъ, будто фрейлейнъ Килландъ сидла у меня на колняхъ, что я уже три ночи подъ рядъ заставалъ ее на назначенномъ мст въ лсу и что посл этого она принимала отъ меня подарки. Не правда ли, вы бы это поняли? Вы чертроски хорошо понимаете людей, мой другъ; что правда, то правда, и не думайте возражать мн… Не случалось ли съ вами когда-нибудь, чтобы вы шли въ одинъ прекрасный день по улиц, погруженный въ свои собственныя невинныя мысли, безъ всякой заботы, и чтобы, прежде чмъ вы успли бы опомниться, вс люди уже уставились на васъ, оглядывая васъ съ головы до пятъ? Самое мучительное положеніе, въ какомъ только можно очутиться. Смущенный, вы начинаете оправлять свое платье, вы оглядываете какъ воръ, нтъ ли какого безпорядка въ вашей одежд, вы до такой степени переполняетесь чувствомъ стсненія и страха, что снимаете и осматриваете свою шляпу, провряя, не приколотъ ли къ ней, быть можетъ, билетикъ съ обозначеніемъ ея цны, хотя шляпа ваша уже старая. Но все это не помогаетъ, вы не находите никакого безпорядка и должны терпливо выносить, пока каждый портной и каждый лейтенантъ вволю глазютъ на васъ… Но, милый другъ, если ужъ и это является адскою мукой, что же сказать о томъ, когда васъ ведутъ къ допросу?.. Вы сейчасъ опять вздрогнули. Не правда ли? Подумайте, мн показалось, что я совершенно ясно видлъ, какъ вы слегка вздрогнули… Итакъ, васъ ведутъ съ допросу, ставятъ передъ хитрымъ дьяволомъ въ вид полицейскаго агента, подвергаютъ передо всею публикой перекрестному допросу, при чемъ двадцать разъ возвращаются различными окольными путями къ одному и тому же пункту, — и какое рдкое наслажденіе для того, кто не иметъ со всмъ этимъ ничего общаго, а только сидитъ и слушаетъ! Не такъ ли? Вдь въ этомъ-то вы согласны со мной?.. Не наберется ли еще стаканчика, если я опрокину бутылку?

Онъ выпилъ послдніе остатки вина и продолжалъ: