MITI and the Japanese Miracle: The Growth of Industrial Policy, 1925-1975

Второй и совершенно иной набор объяснений японского чуда принадлежит социально-экономической школе, или тому, что я иногда называл подходом к поиску "чуда", основанным на "чем угодно, только не на политике". Эта широкая школа включает в себя четыре основных типа анализа, которые часто пересекаются друг с другом, но которые можно четко выделить для целей идентификации, хотя они редко появляются в чистом виде. Это анализ "национальный характер - базовые ценности - консенсус", который предпочитают гуманисты в целом и антропологически ориентированные люди в частности; анализ "чуда не произошло", в основном работа экономистов; анализ "уникальных структурных особенностей", продвигаемый студентами, изучающими отношения в ла- боратории, коэффициент сбережений, корпоративное управление, банковскую систему, систему социального обеспечения, общие торговые корпорации и другие институты современной Японии; и различные формы анализа "фрирайда", то есть подхода, подчеркивающего реальные, но преходящие преимущества Японии в запуске высоких темпов роста в послевоенном мире.

Прежде чем перейти к описанию качеств этих видов анализа, позвольте мне сказать, что в определенной степени я могу согласиться со всеми из них. Мой интерес заключается не в том, чтобы оспаривать выявленные ими факты или ставить под сомнение их значимость для чуда. Однако я считаю, что можно показать, что многие из них должны быть сведены к более базовым категориям анализа, в частности к эффектам государственной политики, и что их необходимо взвешивать в соответствии со стандартами, отличными от тех, которые использовались в прошлом, придавая тем самым больший вес государству и его промышленной политике.

Национально-характерное объяснение утверждает, что экономическое чудо произошло потому, что японцы обладают уникальной, культурно де- ривированной способностью сотрудничать друг с другом. Эта способность к сотрудничеству проявляется во многих аспектах - более низкий уровень преступности, чем в других, менее однородных обществах; подчинение индивида группе; напряженная групповая лояльность и патриотизм; и, наконец, экономические показатели. Самым важным вкладом культуры в экологическую жизнь считается знаменитый японский "консенсус", означающий фактическое согласие между правительством, правящей политической партией, лидерами промышленности и народом в отношении приоритета экономических целей для общества в целом и средств достижения этих целей. Для обозначения этой культурной способности японцев были придуманы такие термины, как "скользящий консенсус", "частный коллективизм", "врожденный коллективизм", "паутина без пауков" и "Japan, Inc.".

Мои сомнения относительно ценности этого объяснения сводятся к тому, что оно слишком обобщено и скорее прерывает, чем продвигает вперед новые исследования. Консенсус и групповая солидарность сыграли важную роль в экономическом росте Японии, но они, скорее всего, проистекают не из базовых ценностей японцев, а из того, что Рут Бенедикт однажды назвала "ситуационными" мотивами Японии: позднее развитие, отсутствие источников, необходимость торговли, ограничения платежного баланса и т. д.". Предположение о некой "особой способности к сотрудничеству" как о неотъемлемой культурной черте японцев уводит исследование от вопроса о том, почему японцы сотрудничают, когда сотрудничают (они не сотрудничали в течение почти половины исследуемого периода), и от вероятности того, что это сотрудничество может быть, а в некоторых случаях и было, вполне сознательно спровоцировано правительством и другими. Исследование Дэвида Титуса об использовании императорского института в довоенной Японии для "приватизации", а не для "социализации" общественных конфликтов - один из творческих способов взглянуть на эту проблему консенсуса".