MITI и японское чудо: рост промышленной политики, 1925-1975 гг.

Во-вторых, оба типа систем сталкиваются с "внешними эффектами", которые Милтон Фридман назвал "эффектами соседей". Примером могут служить неоцененные социальные издержки производства, такие как загрязнение окружающей среды. Однако в данном случае планово-рациональной системе гораздо труднее, чем рыночно-рациональной, выявить и переключить свое внимание на внешние по отношению к национальной цели эффекты. Положение планово-рациональной системы напоминает положение военной организации: о генерале судят по тому, победил он или проиграл. Хорошо, если при этом он будет экономить на насилии (быть эффективным), но это не так важно, как результат. Так, Япония сохраняла высокие темпы промышленного роста еще долгое время после того, как стало известно об очень серьезном ущербе для окружающей среды. С другой стороны, когда планово-рациональная система наконец-то сместит свои цели, отдав приоритет такой проблеме, как промышленное загрязнение, она, как правило, окажется более эффективной, чем рыночно-рациональная система, что видно из сравнения японского и американского подхода к проблеме загрязнения в 1970-е годы.

В-третьих, планово-рациональная система зависит от наличия широко согласованного набора всеобъемлющих целей для общества, таких как высокая скорость роста. При наличии такого консенсуса планово-рациональная система будет превосходить рыночно-рациональную систему по одному и тому же показателю, например по росту ВНП, до тех пор, пока рост ВНП является целью планово-рациональной системы. Но когда консенсуса нет, когда есть путаница или конфликт по поводу главной цели планово-рациональной экономики, она оказывается в дрейфе, не способна решать основные проблемы и не может возложить на себя ответственность за неудачи. Япония уже сталкивалась с подобным дрейфом, когда неожиданные события нарушали сложившийся консенсус, например, во время "шока Никсона" в 1971 году или после нефтяного шока 1973 года. Вообще говоря, сила планово-рациональной системы заключается в ее эффективности при решении рутинных проблем, тогда как сила рыночно-рациональной системы - в ее эффективности при решении критических проблем. В последнем случае акцент на правилах, процедурах и ответственности руководителей способствует принятию мер при возникновении проблем незнакомого или неизвестного масштаба.

В-четвертых, поскольку в двух системах принятие решений сосредоточено в разных органах: в одной - в элитной бюрократии, в другой - в парламентской ассамблее, то и процесс изменения политики будет проявляться совершенно по-разному. В планово-рациональной системе изменения будут сопровождаться внутрибюрократическими спорами, фракционной борьбой и конфликтами между министерствами. В рыночно-рациональной системе изменения будут сопровождаться ожесточенными парламентскими спорами по поводу новых законов и предвыборными баталиями. Например, в Японии в конце 1960-х и в течение 1970-х годов переход от протекционизма к либерализации наиболее ярко проявился во фракционной борьбе внутри MITI между "внутренней фракцией" и "международной фракцией". Самым верным признаком того, что японское правительство движется в сторону большей открытости и свободы торговли, было именно то, что в ключевом министерстве этого сектора стали доминировать бюрократы-международники. Американцы иногда путаются в японской экономической политике, потому что слишком много внимания уделяют словам политиков и плохо разбираются в бюрократии, в то время как японцы иногда придают слишком большое значение заявлениям американских бюрократов и не уделяют достаточного внимания конгрессменам и их обширным штатам.