«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России

Явный раскол в творческом тандеме произошел во время перерыва в совместной деятельности группы. В марте 2008 года Шинкарев объявил, что объединение «Митьки», одним из зачинателей которого в середине 1980-х годов выступил он сам, себя исчерпало. Об этом он сказал в ряде неформальных пресс-конференций для российских интернет-изданий. По объему «Конец митьков» в три раза превышает предыдущую книгу Шинкарева и может с полным основанием рассматриваться как продолжение манифеста группы. Безусловно, из двух главных шинкаревских текстов именно «Конец митьков» носит наиболее полемический характер. Новая книга представляет собой увлекательное собрание заметок о разложении и упадке, явившихся результатом соединения личного тщеславия с меркантильными соображениями. Это сочетание вполне соответствует экономическому прагматизму постсоветской России, перешедшей от неприкрытого социал-дарвинизма ельцинской эпохи к гибридной парадигме государственного свободного рынка при Медведеве и Путине. Во второй шинкаревской книге присутствуют все риторические украшения, встречающиеся в «Митьках» 1986 года: здесь и фрагменты абсурдистской драмы из жизни «шалопаев» и «клошаров» позднего советского времени; и череда лукавых пародий на такие несопоставимые жанры, как детская поэзия и юнгианское литературоведение; и характерный для «Митьков» шутливый «научно-антропологический» стиль обращения к широкой публике. Как и в «Митьках», все эти элементы связываются воедино путем обсуждения изменчивых личных отношений между участниками группы; сплетня, так сказать, из приема превратилась в метод, став инструментом интерпретации, опирающимся на эстетику постмодернизма, которую Фредрик Джеймисон определяет как «трансформацию реальности в образы и фрагментацию времени в серию воспринимаемых настоящих»[55]. Вторая книга Шинкарева — пестрое собрание культурологических анализов, политических комментариев, воспоминаний и театрализованного сведения счетов — поражает остротой моральной критики и эксцентричностью отступлений. Шинкарев пишет, что как «мифическое массовое молодежное движение» «митьки с маленькой буквы и без кавычек» подобны «платоновским идеям, эйдосам, никогда не кончатся, не заболеют и не умрут»[56]. «Конец митьков» можно рассматривать и как пространную «надгробную речь», шинкаревское «прощальное слово» о движении, презревшем собственный основополагающий принцип — рассматривать молодость и бунт в качестве составляющих искусственного «имиджа», и как работу, эстетически близкую к кэмпу, который Сьюзен Зонтаг называет «растворителем моральности». В то же время такая искусственность, пишет Зонтаг в известном эссе «Заметки о кэмпе», если и не является потенциальной почвой для развития движения, то обладает убедительностью. Среди прочего «кэмп есть вид извращения, при котором используют цветистую манерность для того, чтобы породить двойную интерпретацию; жесты наполнены двойственностью, остроумное значение для cognoscenti и другое, более безличное, для всех остальных»[57]. От Шинкарева не ускользает тот факт, что разглашение им секретов группы и их истолкование ее участниками рождают по меньшей мере тщеславное убеждение в собственной способности поколебать власть когнитивной элиты. Утверждая, что «митьки <…> никого не хотят победить… Они всегда будут в говнище, в проигрыше… (шепотом) И этим они завоюют мир»[58], Шагин — и как персонаж шинкаревского творчества, и как собственная литературная маска — подчеркивает этот парадоксальный прозелитизм.