«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России

Дистанция между гендером и его конкретными проявлениями, воспринимаемыми как нечто естественное, равносильна дистанции между нормой и ее воплощениями. <…> Норма сохраняется как таковая лишь постольку, поскольку реализуется в социальной практике, заново утверждается и подвергается повторной институционализации в контексте повседневных социальных ритуалов телесной жизни и посредством таковых. Норма не обладает независимым онтологическим статусом, однако ее нелегко свести к ее конкретным воплощениям; она (вос)производится путем собственного воплощения, через попытки к ней приблизиться и при помощи идеализированных представлений, возникающих в результате таких попыток[304].

В современном творчестве «О & А Флоренских» с особой силой проявляется обостренное сознание биополитических аспектов сотрудничества в сфере неофициального искусства. В условиях постсоветской России, изжившей, казалось бы, официальное различение разрешенного и «неподцензурного» искусства, Флоренские стремятся сохранять и поддерживать концепцию последнего. Неофициальное искусство переосмысляется ими как разворачиваемый в серии материальных арт-объектов дискурс, как рабочее пространство, которое, соединяя в себе самые разные (в гендерном и других отношениях) идентичности, перерабатывает их в многослойный, тщательно подготовленный фундамент для бесконечного строительства. Уже на раннем этапе своей деятельности, во времена «неподцензурных» групповых выставок и работы над самиздатским выпуском шинкаревского манифеста, в период своего расцвета в качестве не только арт-группы, но и движения, «Митьки» выдвинули на первый план проблему коллективного труда художников — непохожих, имеющих творческие разногласия; сама идея коллективного творческого труда представала в их изображении чем-то неустойчивым, полным диалектических противоречий. Уже в 1980 году Ольга Флоренская вошла в состав группы из четырех «неподцензурных» поэтов, которые назвали себя «Ассоциацией непримкнувших». В их энергичном групповом манифесте (который распространялся в самиздатских печатных копиях) утверждается профетический характер поэзии как искусства, способного преодолевать разрыв между словом и образом. Согласно манифесту, поэзия может принимать на себя эту функцию воображения возможных экзистенциальных режимов лишь при условии избегания банальных, «устойчивых» образов[305]. В своих стихах и рисунках Ольга Флоренская демонстрирует живой интерес к тому, что можно определить как футуристическую версию русского акмеизма, в которой скрупулезное стремление к «прозрачной ясности» поэтического языка сочетается со вкусом к импровизации. Относящиеся к тому раннему периоду размышления Ольги о, так сказать, мультимедийном потенциале свободной поэтической речи как формы перцептуального экспериментирования, объединяющего звук, цвет и пространство, дополняют выдвинутую Батлер концепцию норм как архетипов, действенность которых не определяется фактом завершенности или небрежности, созданности или сконструированности.