Митрополит Филипп

Царь нашел весьма высокопоставленного исполнителя своей воли. Боярин Басманов происходил из огромного, разветвленного семейства Плещеевых, служившего Московскому княжескому дому как минимум с начала XIV века и имевшего в XV–XVI столетиях первостепенное значение при дворе. Плещеевых нередко назначали на воеводские и наместнические должности, некоторые добились думных чинов, хотя карьерное продвижение затруднилось близостью семейства к двору удельного князя Юрия Дмитровского. При Иване IV большой вес набрала ветвь Басмановых, происходящая от Данилы Андреевича Басмана Плещеева. Его сын Алексей Данилович был удачливым полководцем: в 1552 году он храбро дрался под Казанью, в 1558-м взял Нарву, а в 1564-м отстоял Рязань, оказавшуюся под ударом крымцев. Иными словами, это был человек немалых государственных достоинств, талантливый военачальник. Еще в 1556 году Алексею Даниловичу пожаловали боярский чин, расти выше ему было некуда. В 1560-х годах он, видимо, находился в большом доверии у государя. Само учреждение опричнины связывается в источниках с его именем, и в опричной элите он первое время являлся чуть ли не самым влиятельным человеком. С другой стороны, в воеводах он больше не бывал — по всей видимости, из-за преклонного возраста или болезни (увечья?). Именно этим объясняется тот факт, что сам Алексей Данилович никогда не возглавлял опричный военный корпус, несмотря на выдающиеся способности и большой опыт военачальника. Но в сохранении опричных порядков Алексей Данилович был кровно заинтересован. Именно так! Его вел зов крови. Ведь боярину удалось привести на высокие воеводские посты и придворные (дворовые, как тогда говорили) должности добрый десяток родственников. Его сын оказался главным царским фаворитом. Если бы Иван IV отменил опричнину, все они (кроме самого боярина Басманова) рисковали лишиться статуса. Таким образом, Алексей Данилович попал в трагическое положение. Борясь, быть может, с голосом веры, он избавлял родню от угрозы, исходившей от митрополита-обличителя. Тяжело, наверное, приходилось этому человеку идти против совести, защищая семью… Со-весть-то у него была, и он отнюдь не являлся бездушным палачом. Узнав о намерениях царя разгромить северные русские земли, он попытался облегчить участь новгородцев и, по всей видимости, предупредил их о запланированном походе. В нем проснулось милосердие, и, возможно, пробудил его благой пример Филиппа, которому прежде боярин был послан, чтобы мучить его. В 1570 году Алексея Даниловича казнили, заподозрив в измене по «новгородскому делу». Его карьера рухнула в одночасье, потащив за собой в пропасть судьбы многочисленных родственников: некоторых казнили вместе с ним, другие потеряли в чинах. Царедворец пошел против Божьих заповедей, боясь за положение родни, — и скатилась голова вельможи, а вслед за тем свершилось то, чего он так опасался. Современники рассказывали печальную историю: один сын боярина, Петр, погиб вместе с главой семьи, а другой, Федор — тот самый фаворит Ивана Грозного — будто бы зарезал отца, желая сохранить собственную жизнь. Если это действительно так, то выходит, что родная кровь лихо отплатила боярину за заботу.

Алексей Данилович объявил Филиппу волю царя: «Ты недостоин святительского сана!» Из-за его спины вышли приказные люди и принялись зачитывать показания лжесвидетелей. Филипп смиренно смотрел на своих гонителей, не говоря ни слова в свое оправдание и не пытаясь с ними спорить.

Как только смолкли голоса глашатаев, Басманов подал своим людям знак, и те бросились на Филиппа, сорвали с него архиерейское облачение со знаками сана. Митрополит оставался спокоен. Его позорили, пытались выставить в жалком свете, но вышло иначе. Ни словом, ни жестом не выдал он страха или удивления. Стоя в разорванных одеждах, митрополит отворотился от опричников и недрогнувшим голосом промолвил, обращаясь к священнослужителям: «О, чада! Скорблю, расставаясь с вами, но радуюсь, что послужил Церкви. Церковь наша овдовеет, и будут в ней пастыри как презренные наемники»… Подскочившие опричники не дали ему попрощаться. Они напялили на митрополита рваную монашескую рясу, сшитую из лоскутов. Затем Филиппа вытолкали из храма, нанося удары метлами, и посадили на воз. Пока его вывозили из Кремля, охрана изощрялась в брани. Опальному архиерею грозили страшными наказаниями.

А он… лишь улыбался в ответ.

Наконец, Филипп произнес: «Чего Бог не позволит, того человек не совершит, ибо Он нам помогает. Нам думать не о мимотекущем, а о лучшем и вечном, а Бог наши тщания повернет к делу…» Что было тогда «мимотекущим» для злобного эскорта? Выслужиться перед начальством, не боясь Высшего Судии, — отлупить старика в лоскутной рясе.

Несмотря на окрики и тычки опричников, за возом с Филиппом шла толпа людей. Они молчали, опасаясь, как бы самим не оказаться в застенке. Толпа двигалась, боясь вымолвить слово, у некоторых текли слезы. Митрополит осенял их крестным знамением, призывал молиться Вседержителю и принимать все скорби с радостью.