Митрополит Филипп

Многие публицисты в безграничной любви к старообрядчеству пускаются в рассуждения: дескать, теплое народное чувство к Церкви пало, иерархами становились равнодушные люди, и в конце концов Петр I, чувствуя церковное нестроение, решил идти по пути насаждения в России западноевропейских вероисповедных форм. Раз свое худо, не поискать ли лучшего на стороне? Тем самым Церкви был нанесен страшный удар, но она сама в этом виновата. А староверы-де сохранили заветное знание, истовость веры, древние культурные устои…

Нет ли во всем этом старой интеллигентской болезни: неприятно поклоняться сильному, не хочется уважать его; но как хорошо поклониться слабому, проигравшему, пусть даже ставшему маргиналией на полях культуры, и как просто даровать ему жезл стояния в истине! А не страшна ли великая гордыня первых лидеров старообрядчества, смевших поливать последними словами архиереев, а себя считавших главными экспертами по делам веры? Не страшно ли их желание через Никона подчинить себе церковную иерархию, сделать ее своим послушным орудием? Не страшно ли неубывающее пристрастие самых кровавых бунтовщиков к «старой вере»? Не страшны ли «гари», уничтожавшие тысячи людей из-за прихоти очередного высокоумного старца? Как много там истовости! Но как мало любви… Как много твердости, но до чего же мало смирения! И сколь велика доля чудовищной вероисповедной отсебятины.

К староверам были жестоки — не по уму. Они же, со своей стороны, истощали души в упрямстве. Не напрасно старообрядчество распалось на множество «толков» и «согласий», от очень значительных до ничтожных: расколоучители не могли договориться даже друг с другом, ведь их вели по пути бесконечных споров огромная гордыня да ухищрения сухого разума. И сколько повыдумано ими запретов, добавок и пояснений к православному вероучению, хотя брались они «за аз единый» стоять до смерти, слова не порушить… Уже какое по счету поколение староверов с нетерпением ждет Страшного суда. Всё бегут в горы да в лесные дебри. А кто-то из них считает, что живет в апокалиптическую эпоху, хотя сроков не дано знать никому. Господь дает нам жить, и любые пророчества о конце света до сих пор оказывались сущей блажью. А где оно, это заветное знание, сохраненное в «старом обряде»? В каком «согласии»? У «бегунов»? У «спа-совцев»? У «федосеевцев»? У «часовенных»? Самые крупные «согласия» староверов нашего времени — и наиболее спокойные. Они гораздо ближе к Русской православной церкви, чем к небольшим старообрядческим общинам радикального толка.

Быть может, в раскол ушла не высшая праведность, а какая-то тяжелая болезнь русской души. Не столь он был богат ревнителями — их и в Русской православной церкви хватает, — сколько начетчиками. Тяжко им согнуть выю перед церковной иерархией, вольнее быть на задворках, зато по своему разумению. Их твердость так привлекательна! Но только взглянешь, в чем она проявляется, ради чего она существует, и сейчас же отвращаешься. Один из величайших ревнителей благочестия середины XVII века, Стефан Вонифатьев, сокрушался сердцем о том страшном раздрае, который происходил в Церкви. Ссорились люди хорошо друг другу знакомые, в прошлом — добрые товарищи. Ссорились непримиримо, ужасно, будто каленым железом выжигали из сердец смирение и милосердие. И Вонифатьев ушел в монастырь, оставшись ревнителем, но не став раскольником. Может быть, именно он в трудной, соблазнительной ситуации оказался мудрее всех: в его сердце осталась любовь и к Никону, и к его противникам…

Так чего же больше в правлении Никона — торжества христианства или же его умаления? Трудно дать однозначный ответ, но всё же доброго было сотворено очень много. А могло бы быть еще больше, да вот беда: возница больших церковных преобразований не умел держать в узде собственные страсти.

Та же притча, но с иным итогом…

Глава девятая ПАМЯТЬ. СВЯТЫЕ МЕСТА, СВЯЗАННЫЕ С ИМЕНЕМ МИТРОПОЛИТА ФИЛИППА

С середины XVII столетия Филипп — высокочтимый святой всей Русской земли, особенно же любимый духовенством.

В патриаршей ризнице Кремля хранится драгоценный покров с изображением святителя. В 1650 году его дали вкладом в Соловецкий монастырь представители семейства Колычевых. Покров на раку с мощами Филиппа был выполнен по заказу стольника Ивана Дмитриевича Колычева. Митрополит изображен в полном святительском облачении — «крещатом» саккосе, омофоре, с палицей. По сторонам головы святого вышита именующая надпись: «Агиос Филипп митрополит». Отличительной чертой образа на покрове является еще не сложившаяся до конца иконография святителя. Филипп показан в куколе, хотя позднее он изображался в святительской шапочке. В шитье лика также видны отличия от традиционного образа — близко посаженные узкие глаза, темная заостренная борода и длинные усы. Современный исследователь считает, что «…эти подчеркнуто индивидуализированные черты, возможно, были продиктованы знаменщику[109] непосредственно заказчиками покрова, которых со святителем соединяли родственные узы».