Другим важным ее элементом стали протяженные дороги, проложенные при Филиппе на Большом Соловецком острове. Современные дороги во многом следуют именно той конфигурации, которую задал беспокойный настоятель еще в середине XVI столетия. Во всяком случае, это справедливо в отношении старейшей соловецкой дороги, тянущейся от монастыря к Савватиеву и Сосновой губе.
Впрочем, Заяцкая гавань и дороги на Большом Соловецком острове — лишь верхушка айсберга. Филипп мечтал добиться двух больших перемен в жизни иноческой общины: во-первых, поставить каменные храмы на месте деревянных; во-вторых, обеспечить монахов всем необходимым, прежде всего достаточным количеством пропитания. Но эти два не столь уж значительных — по внешней видимости — достижения повлекли за собой настоящую лавину иных преобразований.
Хозяйство Соловецкого монастыря еще в середине 1540-х годов было микроскопическим. Оно даже братию не могло толком прокормить, не говоря о более серьезных задачах. Филиппу пришлось создавать совершенно новое хозяйство, можно сказать, принципиально новую экономику. Тут за чем ни потянись — ничего нет в наличии, все надо везти с Большой земли, да еще и приглашать оттуда работников. Поэтому на один шаг в большом строительстве Филиппу приходилось делать пять шагов по обеспечению строительных работ, да и монастырской жизни в целом.
Требовалось доставлять с материка металлические изделия (собственный заводик обитель не могла себе позволить), стекло для окон, известь для строительного раствора, рабочие артели, а также продукты, необходимые для прокорма работников.
Вот новая гавань. Вот новые дороги. Вот появляется свой «железный промысел» — видимо, большая кузница[42]. А вот еще и флот монастырский, увеличившийся многократно. В 1549 году за обителью числилось всего четыре большегрузных судна — лодии. В 1561-м их стало 15! Тогда монастырская флотилия была разбита бурей, но затем постепенно возродилась. К концу 1560-х годов обитель располагала уже семью лодиями.
Для строительства требовался кирпич. Монахи давным-давно наловчились изготавливать его из глины, однако лишь Филипп, благодаря «инженерному решению», сумел поставить кирпичное производство на массовую основу. «…Прежде сего на Бараке глину на кирпич копали людьми, а ныне волом орут (пашут. —
Когда у человека полно еды, но он ради любви к Христу отказывается от обильной трапезы и держит пост, в его поведении видно благочестие. Когда же пищи у него нет по причине бедности или нерасторопности, он постится не из благочестия, а в силу внешних обстоятельств. Вынужденно ограничивая себя в еде, никто не приобретает никакой духовной заслуги. Так вот, Соловецкий монастырь до игуменства Филиппа голодал
А при Филиппе «прибыли шти с маслом, да и разные масляные приспехи, блины и пироги, и оладьи, и крушки рыбные, да и кисель, да и яичница… стали в монастырь возити огурцы и рыжики…». Казалось бы, появился соблазн чревоугодия, который прежде нимало не грозил соловецким инокам. Однако плох тот монах, кому не удалось побороть столь простого врага, как собственная утроба! Абсолютное большинство братии — те, кого изобилие съестного не превратило в чревоугодников — могло ограничивать себя в еде настолько, насколько того требуют уставные правила и потребности собственного духовного роста. Церковь — не секта, истязание тела пользы душе не приносит. Тот должен постничать с великой строгостью, кому следует бороться с излишней привязанностью к яствам. Но если этой привязанности нет, если она давным-давно преодолена, то пустое изнурение себя голодом ни к чему доброму не приведет. Таким образом, Филипп дал монастырю простое благо, обратив нищету в достаток.
Георгий Федотов весьма разумно отзывается об этих трудах соловецкого настоятеля: «Св. Филипп не был поклонником неумеренной аскезы. Он улучшил трапезу и одежду монашескую, требуя за то от всех неустанных трудов. Тунеядцев он не терпел и принимал в монастырь только тех, кто, подобно ему, готов был есть хлеб в поте лица»{10}.