Боярин Иван Петрович Федоров-Челяднин принадлежал к числу знатнейших людей в среде старомосковского боярства. К тому же он считался одним из самых богатых землевладельцев Московского царства. До начала 1560-х годов Федоров пользовался доверием Ивана IV. Он участвовал в делах правления на самом высоком уровне, воеводствовал в крупнейших городах России, возглавлял Конюшенный приказ[74]
. А конюший (глава приказа) по старинному обычаю играл первенствующую роль при утверждении государя, если предыдущий скончался, не оставив наследников. Таким образом, Иван Петрович был весьма важной персоной в политической элите России. С Филиппом Колычевым его связывало родство, правда, очень отдаленное.В 1562 году Федоров-Челяднин совершил серьезную оплошность — из числа тех, которые не забываются: будучи на воеводстве в Юрьеве-Ливонском[75]
, самочинно заключил перемирие с литовцами. Этот поступок можно квалифицировать, самое мягкое, как превышение должностных полномочий. Но, видимо, дело было не в гордыне и не в горячности воеводы. Иван Петрович привык к тому, что служилая знать многое может решать сама, без царя, — так было в 1530—1550-х годах. Он и не мыслил, что может быть иначе. По мнению боярина, его воеводского звания вполне хватало для того, чтобы вести самостоятельные переговоры и даже приостанавливать боевые действия. Но времена изменились. Царь одернул его резким посланием и отменил перемирие. Боярину было четко сказано: списываться с неприятельскими властями без ведома государя нельзя! Надо полагать, своеволие Ивана Петровича надолго закрепилось в памяти царя.Однако нельзя сказать, чтобы Федоров-Челяднин претерпел какое-то понижение по службе. Он оставался на высоких должностях, по-прежнему выполнял ответственные поручения. Так, в 1567 году его назначили воеводой в Полоцк, что никак нельзя приравнивать к почетной ссылке. К этому городу Иван IV относился как к драгоценнейшей жемчужине в венце русских завоеваний. Богатый Полоцк занимал стратегически важное положение на театре военных действий. К тому же в старину он был столицей самостоятельного княжества, и над ним витал ореол столичного центра. Литовцы предпринимали все возможные усилия, чтобы вернуть его — не вооруженной рукой, так с помощью дипломатов, — но тщетно. Раз Иван Петрович оказался в Полоцке главным начальником, значит, ему продолжали доверять. Но именно там начались его злоключения, завершившиеся страшной смертью.
Осенью 1567 года Иван IV, собрав главные силы русской армии, отправился в новый поход против литовцев. Он планировал нанести решающий удар польско-литовским войскам. На сердце у него было неспокойно. Вот уже несколько месяцев царь управлял державой из опричной резиденции на Арбате. Он видел и чувствовал: хотя выступление антиопричной оппозиции удалось подавить, глухое недовольство опричными порядками продолжает будоражить умы. Возобновились разговоры о возможности «сменить» монарха, благо князь Владимир Андреевич Старицкий, потомок старинных московских государей по прямой линии, был жив и здоров. Иностранные источники сообщают о том, что русская знать заключила соглашение
Незадолго до начала похода, летом 1567 года, поляки предлагали князьям И. Д. Бельскому, И. Ф. Мстиславскому, М. И. Воротынскому и боярину И. П. Федорову перейти на их сторону. Причем в некоторых случаях речь шла об отторжении русских земель и совместных боевых действиях против Ивана IV. Что это было — масштабный военно-политический проект или характерная для того времени игра с фальшивыми письмами? Поляки поставили на беспроигрышную карту: либо удастся очернить перед Иваном IV лучших его воевод (а все четверо по странному «совпадению» имели тактический или организационный талант), либо кто-то из них (хотя бы один!) согласится с предложенными условиями и сыграет роль суперагента в стане московского государя. Царь, в распоряжение которого попали эти послания, игру противника раскусил и в измену «столпов царства» не поверил — во всяком случае, пока. От имени адресатов Иван IV отправляет ответные письма, осыпая врага колкими насмешками. Например, послание псевдо-Федорова королю Сигизмунду II Августу содержало слова: «…Я уже человек немолодой и недолго проживу, предав государя своего и учинив лихо над собственной душой. Ходить вместе с твоими войсками в походы я не смогу, а в спальню твою с курвами ходить — ноги не служат, да и скоморошеством потешать не учен. Так что мне в твоем государском хотении?»