Митрополит Филипп

Но у царя оставался повод для беспокойства. Все ли письма были перехвачены? Все ли русские адресаты возжелали проявить лояльность к своему государю?[76] Ведь отношения между ним и служилой аристократией оставляли желать лучшего! Несколько княжеских и боярских родов «обязаны» были Ивану Васильевичу казнью своих представителей (Шуйские, Пронские, Горенские, Кубенские, Трубецкие, Воронцовы, возможно, Хилковы и Палецкие). Да и те же четыре военачальника, которым были направлены послания поляков — не возникло ли у них желания, явно «сдав» переписку, втайне подготовить переворот?[77]

В августе 1567 года царь тайно встречался с представителем английской короны Энтони Дженкинсоном. Иван Васильевич интересовался щекотливым вопросом: может ли он в случае «беды», то есть заговора или мятежа, рассчитывать на политическое убежище в Англии?

Той же осенью 1567 года польско-литовская армия во главе с королем сосредоточилась в Южной Белоруссии для нанесения контрудара по наступающим русским полкам, но пока бездействовала. Откуда у поляков появились сведения о готовящемся наступлении в Ливонию? Не было ли у них надежды использовать замешательство в лагере противника, которое должно было возникнуть в результате чаемого переворота, и разбить русскую ударную группировку? Или отбить Полоцк, в котором как раз сидел первым воеводой Иван Петрович Федоров? Поневоле Иван IV должен был обеспокоиться и судьбой наступательной операции, и своей собственной.

И тут он получает известия, вроде бы свидетельствующие о большой аристократической интриге. Записки иностранцев сообщают: князь Владимир Андреевич Старицкий предоставил царю список из тридцати знатных людей, склонявшихся к заговору[78], и, возможно, другие бумаги, способные скомпрометировать их как изменников. В тот момент русские войска собрались в районе Ршанского яма и должны были отправиться под Ригу. Но в середине ноября царь отменяет поход и распускает ударную армию. Ему становится известно о сосредоточении вражеских войск намного южнее — при желании поляки могли ударить в тыл его наступающей армии и даже отрезать ее от Москвы. Он видит перед собой список людей, если и не вступивших в заговор, то находившихся на полпути к этому. Он знает о выжидательной тактике противника, так и не предпринявшего никаких наступательных действий. Он отменяет поход и получает известие, что армия Сигизмунда II Августа тоже отходит. Это подтверждает худшие опасения государя: поляки отказались от военного столкновения, как только выгодная ситуация «рассосалась». Поведение противника ясно показало: у него был повод для подобного рода действий; значит, некое лицо (или лица) снабдили поляков сведениями о планах русского командования. Был ли это заговор или просто среди военного руководства появился иуда, сказать невозможно. Но только никто не собирает армию ради бездействия…

История «заговора» досконально изучена несколькими поколениями историков. Подняты все возможные источники, проанализирована каждая строка. Тем не менее приходится сделать вывод: мы не знаем, существовал ли заговор в действительности. Некоторые свидетельства прямо говорят о его наличии, другие столь же прямо его отрицают. Поляки явно предпринимали усилия с целью найти сторонников в русском лагере или хотя бы нанести России ущерб, бросив тень подозрения на крупных военачальников. Насколько первое их намерение увенчалось успехом, судить трудно. Что же касается второго, то тут они в конечном итоге преуспели. Одно можно сказать совершенно точно: у Ивана IV появились сильнейшие основания подозревать собственную служилую знать в измене. Он получил какие-то компрометирующие документы во время большого похода, и странные маневры неприятельской армии навели его на мысли о худшем.

Зная эмоциональный характер Ивана Грозного, следовало ожидать настоящей бури. Она вскоре и разразилась. Расследование обстоятельств дела поставило в центр его боярина Федорова-Челяднина. На него уже обрушивалась опала в 1540-х годах, но затем высокое положение Ивана Петровича было восстановлено. Вероятно, он надеялся, что ничего худшего с ним уже не произойдет. Однако для царя сильным аргументом против боярина послужило воспоминание о своевольном поступке, который Федоров-Челяднин позволил себе в 1562 году.