Митрополит Филипп

В Житии Филиппа этот собор назван «советом об опричнине». Начиная рассказ о нем, автор печалится: «Как наше естество тяжкосердно и нерадиво!» Сатана, рыкая, зрит благое управление Филиппа и вооружается против него, желая навести на митрополита «смертоносные скорби». Вражьи наветы достигают не только простых людей, но и тех, кто сидит в «царевой советной палате». Тогда происходит великая беда: «Вельможи между собой принимают ненависть за любовь, гордыню за смирение и распаляются друг против друга как змии, злыми своими гнусными умышлениями, и соплетается всякая злая вещь — так, что и писать-то неудобно… И самого благочестивого царя возмутив, они сами на себя воздвигли гнев и ярость его. И от тех злых советов верных своих слуг, известных сродников и приятелей он приходит в ужас и на своих же бояр неукротимо гневается. И ради таковых злых соблазнов сотворяет совет и собирает весь священный собор во царствующий град Москву»^{33}.

Помимо Филиппа на соборе присутствуют еще девять главнейших архиереев, а также настоятели монастырей и государевы думные чины. Происходит не Архиерейский собор и не Земский, а скорее Поместный[81], хотя и сокращенного вида.

Царь просит у собора благословения на то, чтобы «…царство разделите и свой царский двор учините во Александрове слободе». Собственно, царство и без того уже было разделено в 1565 году, когда учреждалась опричнина. Речь идет об углублении опричных порядков.

Во-первых, центр управления переносился с опричного двора, стоявшего в центре Москвы, рядом с Кремлем, на территорию Александровской слободы. А до нее из столицы два дня пути, как тогда считали. Иными словами, у России появился второй столичный центр. Государь и раньше бывал в слободе, там велось обширное строительство как минимум с 1566 года. Однако теперь она из второстепенной резиденции становилась главной. Позднее, на протяжении нескольких лет Иван IV жил в слободе, а в Москве лишь бывал. В дипломатической переписке стали говорить, что царь «государство свое правит на Москве и в Слободе». Очевидно, Иваном IV двигало желание обезопасить себя от народного выступления или заговора знати.

Во-вторых, начались массовые репрессии. Как тут Церкви печаловаться об опальных, если опричные отряды в провинции резали под гребенку всех, кто попадался им в имениях Федорова-Челяднина и близких к нему людей? Обычно от опалы до казни проходило какое-то время, а тут лишь после казни узнавали: вот, опальный был человек… Царю явно понадобилась полная воля в жизни и смерти подданных — настолько полная, чтобы Церковь молчала или одобряла пролитую его слугами кровь. Чтобы Церковь не вмешивалась.

В-третьих, разрастался опричный административный аппарат, отбирая у земского многие функции управления на местах, которые тот первоначально сохранил. Историк В. А. Колобков убедительно доказал, что с рубежа 1567–1568 годов опричные власти максимально обособлялись от земских^{34}.

Вот о чем объявил Иван Васильевич иерархам на соборе. И вот на что он потребовал благословения.

Итак, сам царь «разделял» свое царство.

В. А. Колобков оценил результат этих действий Ивана IV: «Происходившие на глазах современников резкие перемены, связанные с фактическим разделением аппарата государственной власти, вышли далеко за рамки «внешних» проявлений того раздела, который существовал с момента учреждения опричнины. Создавая впечатление о расколе страны на два враждебных лагеря, они отразили коренные изменения в структуре государственного управления»^{35}.