Митрополит Филипп

Вот известие о «расследовании» Ивана Грозного от других немцев-опричников — Иоганна Таубе и Элерта Крузе: «[Иван Васильевич] рыскал в течение шести недель кругом Москвы по имениям благородных бояр и князей. Он сжигал и убивал всё, что имело жизнь и могло гореть: скот, собак и кошек, лишал рыб воды в прудах. Всё, что дышало, должно было умереть и перестать существовать. Бедный ни в чем не повинный деревенский люд, детишки на груди у матери и даже во чреве были задушены. Женщины, девушки и служанки были выведены нагими в присутствии множества людей и должны были бегать взад и вперед и ловить кур. Всё это для любострастного зрелища, и когда это было выполнено, приказал он застрелить их из лука. После того как он достаточно имел для себя жен указанных бояр и князей, передал он их на несколько дней своим пищальникам, а затем они были посажены в телеги и ночью отвезены в Москву, где каждая сохранившая жизнь была оставлена перед ее домом. Но многие из них покончили с собой или умерли от сердечного горя во время этой постыдной поездки»^{31}.

А вот свидетельство немецкого дворянина Альберта Шлих-тинга, оказавшегося в русском плену и служившего при царском медике: Иван IV, «…сев на коня, почти год объезжал с толпой убийц его (И. П. Федорова-Челяднина. — Д. В.) поместья, деревни и крепости, производя повсюду истребление, опустошение и убийства»^{32}.

Где тут суд? Где настоящее расследование дела? Младшие командиры опричнины вершили расправу, не обладая никакими судебными полномочиями. «Дикая охота» металась по деревням и селам, без разбора снося головы правому и виноватому, жгла, убивала, насиловала. Лес рубят — щепки летят? Хороши же щепочки, когда вместе со взрослыми под нож идут дети! Уничтожали тех, кто теоретически мог оказаться в помощниках у главных лиц заговора (если он был). Казнив одного, принимались за всю семью: «измену» выжигали родовыми гнездами.

Чаще всего по поводу зверств грозненской эпохи слышишь такое возражение: да неужто наша русская жестокость страшнее европейского кровавого варварства, проявившегося в невиданных масштабах в эпоху Религиозных войн? Четыре сотни трупов по одному «делу» за полгода… и что? А сколько полегло народу в Варфоломеевскую ночь?! Куда нам до них, куда благочестивому грозному царю до европейских тиранов того времени! Само время делало государственную жестокость нормой! Аргумент этот — гнил по своей сути. Во-первых, если кто-то в Европе был еще большим зверем, чем наш государь, то это не повод для оправдания великой крови, пролившейся на Русской земле. Сравнивая с худшими из тех, кто правил Европой, и себя запишешь в худшие… Во-вторых, нормой все-таки оставались Господни заповеди, и любой христианин обязан соблюдать их — в любой век, в любой стране, при любых обстоятельствах. XVI и XVII столетия принесли колоссальное количество преступлений против Заповедей. Немало их произошло в России, а еще того более — в Европе. Ни в коем случае нельзя оправдывать их какой-то специфической атмосферой того времени. Верующему надо бы вглядываться в ту кровь, те страсти, ту жестокость и беспощадность, чтобы учиться, каким не следует быть христианину. А неверующему полезно увидеть, как лучшие из христиан противостояли разверзавшейся пропасти.

В декабре 1567 года состоялся собор, в котором принял участие сам Иван Васильевич, вернувшийся из неудавшегося похода. Вал репрессий уже обозначился и постепенно нарастал. Настроение царя изменилось. Если раньше он мог пойти на компромисс, то теперь страстно желал уничтожить всех, кого считал врагами. Опричнина с 1565 года существовала в полуспящем положении. Ее военные силы участвовали в боях очень ограниченно. Карательные действия на протяжении почти трех лет бывали редки. Административный аппарат рос неспешно, управление опричными землями получило, по сравнению с земщиной, упрощенный вид. Старомосковское общество надеялось — и, должно быть, не столь уж безосновательно, — что государь все-таки отменит опричнину. Надо полагать, у него самого были колебания на этот счет.

Но все изменилось. Опричнина вступала в новую стадию, гораздо более жесткую.

И у Ивана Васильевича теперь было что сказать Церкви. Потому и пришлось созывать архиереев в столицу.