Затем пастор направился в комнату Ханса Цигльтрума. Он договорился с ним о важном деле: вскоре должно было состояться избрание нового папы, и пастор хотел, чтобы ученики начальной школы Кирхгруба смогли наблюдать за церемонией интронизации по телевизору. Во всем муниципалитете было только три телевизора, и один из них у Цигльтрума. Пастор сказал, что, когда речь идет о такого рода событиях, необходимо пренебречь личными интересами. Он твердо рассчитывает на согласие господина Цигльтрума.
Это согласие он получил в форме невнятного бормотания.
Несомненно, четвертое ноября 1958 года, когда в Риме состоялась интронизация папы Иоанна XXIII, стало знаменательным днем. В преддверии этого события во всех католических приходах, не только в Италии, ходили слухи, что избрание продлится долго. О прежнем папе хозяин усадьбы на озере при каждом удобном случае (когда за обедом начинали сравнивать национал-социалистические и христианские идеи) говорил, что Германии повезло с папой, никак, однако, не раскрывая смысл своих слов. После смерти Пия XII – она, с одной стороны, была вполне ожидаемой, он перешагнул восьмидесятилетний рубеж, а с другой, стала полной неожиданностью, на всех портретах этот почтенный мужчина, казалось, не имел возраста, как зуб ядовитой змеи, – многие сомневались, нужен ли вообще новый папа, настолько они воспринимали и почитали почившего как перевоплощение основателя церкви святого Петра. И когда начали гадать, кто может быть его преемником, все чаще стало звучать имя, которое некоторых настолько пугало, что, казалось, им проще перенести конец папства, чем избрание такого человека на столь высокий пост в католической церкви, в прежние времена – всего цивилизованного мира. Этот коренастый полный человек с добрым взглядом, больше похожий на женщину – его и в самом деле выбрали папой, – вырос в бедной многодетной крестьянской семье из провинции Бергамо и, будучи кардиналом, в проповедях призывал к социальной справедливости. Этот призыв, облаченный в простые, почти неслышные слова, в некоторых мировых кругах вызвал откровенно гротескное волнение. Считалось, что в демократическом обществе церковь отделена от государства и из этого и должны исходить представители церкви. Об этом особенно яро заявляли руководители каждой новой партии, в названии которой было слово «христианская».
Не прошло и десяти лет с тех пор, как на немецкой земле возникло второе государство, чья конституция не могла бы сильнее отличаться от конституции легитимного государства на той же немецкой земле. Общественность уже заняла позицию, царило полное единодушие в том, что государство, основанное в русской зоне, – вообще не государство, во всяком случае не правовое.
Правда, великий злодей Сталин наконец умер, но русские были опаснее, чем когда-либо, – так писали во всех газетах. Даже когда вернулись домой последние пленные и уже несколько раз состоялись двухсторонние переговоры, ни в коем случае нельзя было слепо доверять коммунистам, в этом все сходились. И с какой стати именно теперь будущий папа столь ненужными замечаниями будет сеять раздоры на почве согласия?
Тем не менее интронизация папы благодаря новым технологиям стала выдающимся событием. Иоанн XXIII не произносил разгромных речей, он ограничился лишь несколькими намеками, которые не нашли отклика. В те годы нечего было возразить против социальной справедливости. Большинство возлагали на нее надежды. В войну они потеряли всё и рассчитывали, что при восстановлении блага будут делить поровну. А иначе какой прок от демократии?
Четвертого ноября в девять часов утра пятнадцать школьников и учительница временно вселились в комнату Цигльтрума. Дети разместились на полу и на подоконнике, одни лежали на животах, согнув руки в локтях и подпирая подбородки ладонями, другие устроились на кровати Цигльтрума, которая источала запах барана, хотя хозяйка усадьбы загодя постелила чистое белье, чтобы избежать разговоров, а два мальчика взобрались на шкаф и утверждали, что чувствуют себя как ангелочки на Соборе Святого Петра. Девочки послушно уселись на полу. В дверях с лицом, исполненным отчаяния, стоял Цигльтрум, который всегда педантично поддерживал порядок в комнате, и смотрел, как его доброта и аккуратность обернулись хаосом. Хозяин принес для учительницы из гостиной стул, обтянутый кожей, и еще поставил четыре простых стула для себя, жены и сестер в центре комнаты среди сидящих на полу детей. Цигльтруму, который, тряся головой, то и дело выходил в коридор, бродил там и растерянно заглядывал в комнату, Панкрац поручил принести из комнаты Мары кресло и поставить так, чтобы ей было хорошо видно. «В конце концов, из всех нас Мара самая благочестивая, ей полагается лучшее место». Он произнес это очень серьезно, без насмешки,