Mittelreich

– Разумеется. Этим занимаются социал-демократы. Крестьяне за них все равно не голосуют, считая партией рабочих, даже если это давно в прошлом, и боясь зависти неимущих классов. Социалисты рассчитывают, что эта популярная мера в виде конфискации обеспечит им значительный прирост голосов среди мелких буржуа, кто раз в год ездит в итальянский Езоло, учится там плавать и встречает знакомых, которые тоже ездят туда постоянно и остаток лета хотят проводить на баварских озерах, чтобы тренироваться в плавании до следующего лета в Езоло, опять же среди знакомых. Христианско-социальный союз неофициально уже дал понять, что не будет препятствовать соответствующей инициативе социал-демократов. Единственное условие: молчаливая неофициальная договоренность должна сохраняться в тайне.

– Какое прекрасное сотрудничество! Но как они собираются предотвратить мятеж среди крестьян?

– Будет создано межрегиональное объединение по вопросам зон отдыха, в него войдут представители муниципалитета, округа, федеральной земли и окружной администрации, так что все партии останутся в тени. Только социал-демократы будут демонстративно требовать создания этого объединения и способствовать ему. Оно займется конфискацией, предоставляя небольшое возмещение. Часть денег поступит от организаторов объединения, но большая часть – строго секретно – от правительства. Чего вам еще?

– Уважаю! Изящный ход. В духе времени. Поздравляю! Война крестьянским землям и мир ухоженным паркам! Да здравствует реформация! Итак, скоро болота на лугах осушат, очаги напряжения потушат. Лишь коррупционное болото будет процветать.

– Тогда на земле станет одним уродливым человеческим созданием больше – человеком досуга. Несвободный человек не создан для безделья. Его достоинство проявляется только под ярмом гнета. Благосостояние потерявших человеческий облик людей дозируется таким образом, что они ведут себя спокойно, но не догадываются о существовании более полноценной жизни. Их обрабатывают, и в результате они уже не отличаются от хорошо откормленных стадных животных. Худшее, что можно им дать, – это свободное время, поскольку они совершенно не будут знать, чем заниматься. Вообще-то, они надеются стать счастливее, но на них будут давить, заставляя что-то делать с целью не упустить счастье, и это приведет к разочарованию. По этим людям досуга видно, что реформизм – одно из худших преступлений, которое человек может совершить против человека.

За время этого разговора оба господина сильно подурнели, сгорбились, лица их сморщились и заострились, черты стали напоминать танковую броню, руки и ноги бесцельно болтались в воздухе, совершая странные круговые движения. Слова произносились все медленнее и растягивались, звучали глухо и гулко, словно из подземного гаража: если бы кто-то сидел рядом, он подумал бы, что долгоиграющая пластинка замедляет ход.

– Как хорошо, что мы не люди.

– Да, хорошо. И если подумать, скоро они сами превратятся в расплавленную массу.

– Да, да. Очень скоро. В ближайшее время. В расплавленную. Массу. Ха-ха!

Какое-то время они еще молча сидели рядом, пока не превратились в майских жуков. Засобирались.

– Вы не заметили, что мы как-то засиделись?

– Засиделись?

– Смотрите, скоро осень, а мы всё еще здесь. Вам не кажется, что пора улетать?

– Боже, боже! Уже осень! Видите, что бывает, когда много болтаешь. Мы заболтались до осени. Ну, тогда вперед!

– Вперед!

И тогда они начали раздуваться, а раздувшись, встали на задние лапки, расправили крылышки… закружились… разом поднялись и, жужжа, полетели через озеро. Затем свалились в него и утонули.

С тех пор в Зеедорфе не водились майские жуки.

☨

В кухне, заливаясь слезами и требуя сочувствия, сидела Кирстен, в прошлом жена Ротенбухнера. Она не была виновата в разводе, пребывала в отчаянии и не находила выхода. Вынужденный копаться в мусоре, накопившемся в чужой душе, хозяин усадьбы на озере выглядел совершенно помятым, ему было неловко. Сидя напротив Кирстен, он беспомощно молчал. Сорокапятилетняя женщина влюбилась в деспотичного мужчину, который работал на Кирстен, но подчинил себе ее душу и тело, бесцеремонно и расчетливо, не встретив сопротивления. Она догадывалась, что эта слабость еще больше увеличит полную грязи пропасть между ней и детьми, которая и без того серьезно выросла. Кирстен сокрушенно каялась, то и дело истерически всхлипывая, и в этих всхлипах не только чувствовалась сентиментальная потребность унылого самобичевания, но и ощущалось новое счастье, которым она упивалась, вместе со стремлением побудить других разделить его, чтобы не замыкаться в себе. Ликующе-жалобным голосом она вываливала переживания на хозяина, утомляя и унижая его, как любая катастрофа, которую человек сотворил сам, утомляет и унижает в первую очередь окружающих.