Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

— И не только в Штатах. Так везде. С одной стороны, политиков можно оправдать — если демократия будет демократией, теория общественного договора терпит крах. Никто ни с кем не договорится никогда. А с другой — демократия страшна как раз-таки политикам. Ведь реализуйся она в чистом виде — политиком станет каждый, а профессия политика уйдёт в небытие. Но ведь это утопия. Никто никогда и ни в одной стране мира не допустит такого положения вещей! Политики всегда будут управлять, а людям только и делать, что дурить головы о том, что выполняют их волю. Как говорят русские, «кому — война, кому — мать родна». Правителям выгодно, чтобы люди ощущали себя носителями власти, но это — абсолютный идеал, к которому бесполезно даже стремиться.

— Вот и получается, что моя идея-фикс отмщения за Сербию и сербов не применима к простым смертным.

— Именно. И ещё вопрос — за что именно ты мстишь? Если за геноцид сербов в годы войн, то понятно. А если за принудительные смены власти и казни правителей, включая обожаемого вами Милошевича — то это абсурд…

— Почему? — слова Джастина задели меня за живое.

— Потому что политика всюду есть нечто сродни азартной игре. Коль скоро мы договорились до её бесчестной, грязной сути, то надо понимать, что, ввязавшись в неё, ты можешь либо выиграть, либо проиграть. Цена выигрыша — власть над миллионами, проигрыша — смерть. Вспомни Чаушеску, вспомни Каддафи. А также миллионы им подобных, чья деятельность на руководящем посту далеко не однозначно оценивается историками и современниками! Сейчас принято жалеть «невинно убиенного» Милошевича, а ведь при жизни его действия не у всех, даже внутри Сербии, вызывали одобрение…

— И всё же его считают народным героем!

— Ты считаешь?

— И я в том числе.

— Я ведь не о нём. Я говорю в целом о том, что народы — это народы, а правительства — это правительства. Мстить за них негоже. Представь себе, что тебя обобрал карманный вор, а после пошёл с твоими деньгами в казино, где его обобрали куда более матёрые преступники. Станешь за него мстить? Вот. Это то же самое.

— Ты слишком всё упрощаешь…

— А ты слишком любишь спорить даже там, где это совсем не нужно и даже категорически противопоказано, — Джастин не терял жизнелюбия даже в такой момент. Ещё бы, быть на волосок от смерти, а потом оказаться спасённым своим же палачом! — Мы с тобой преодолели смерть, и это уже повод для радости.

Я улыбнулась — прав мудрец, сказавший, что тот, кто хочет добиться чего-то от женщины, должен её рассмешить, ибо в таком состоянии она практически на всё согласна. Мы поцеловались.

Я не заметила, как он набросился на меня и повалил прямо на пропитанный человеческой кровью пол — как знать, может в этой секции терпела пытки и приняла смерть одна из моих жертв. Вокруг нас бушевала смерть, лились реки крови, люди убивали друг друга самыми изощрёнными и извращёнными методами, а мы только предавались любви. Нет, не такой, какую так любил мой милый американец, а неистовой, всепоглощающей и, как правило, рождающей новую жизнь. Это был протест против смерти, который всегда становится ответом убийствам и казням.

Нас прервал громкий звук с улицы:

— Говорит комиссар Краишник! Я обращаюсь к людям, захватившим здание завода пластмасс! Выходите с поднятыми руками, вы окружены! Тем, кто сдастся сам и сдаст оружие добровольно, будет сохранена жизнь, и я лично гарантирую, что он будет депортирован в свою страну и понесёт ответственность только по её законам! В противном случае все будут уничтожены! Предлагаю всем выйти добровольно! Даю на принятие решения 10 минут…

Мы с Джастином бросились вниз, в подвал. Здание было окружено полицией. Драган пошёл на крайнюю меру… Я услышала в громкоговорителе его голос:

— Мюнхэ! Я обращаюсь к тебе. Да, это я, Драган Чолич. Ты видишь, что я согласен на всё. Я отдаю себе отчёт в том, что все, кто останется жив, станут свидетельствовать против меня и хочу лишь, чтобы ты поняла — нет справедливости в мире среди людей, а если ты считаешь иначе, то под суд пойдём мы оба. Я проведу в тюрьме остаток дней, но ты будешь удовлетворена — идея справедливости восторжествует! Я сдаюсь и принимаю твои правила. Так выходи же и обними меня!..

Голос его срывался. Я готова была выпорхнуть из здания, но Джастин держал меня:

— Нет, он обманет. Зачем ему оставлять нас в живых? Проще выманить и убить. Пока мы в здании, и он не может сюда проникнуть — мы в безопасности. Надо подождать. Завтра обо всём узнает Интерпол и приедет сюда. Уничтожить здание он тоже не может — сразу будет шум. Надо дождаться.

— Нет, — улыбаясь, отвечала я. — Драган Чолич не может меня обмануть…

— Ты с ума сошла! Сама же говорила, что у него связи в полиции! Он специально привёл их сюда, чтобы выманить нас! В здании нас не перебить, а снаружи — легко! Он обманывает тебя, останься, умоляю! — на глазах Джастина были слёзы. И как верить плачущему мужчине?..

— Нет, — как заведённая, повторяла я. — Драган Чолич не может меня обмануть!