Мюзик-холл на Гроув-Лейн

– Я скажу вам, кто это, сэр, только если вы пообещаете не предъявлять обвинение Арчибальду Баррингтону до завтрашнего утра. Взамен я даю честное слово, что к полуночи вы получите и жемчужину, и того, кто осуществил убийство Эммы де Марни и покушение на Лавинию Бекхайм.

– Постойте-ка… – глаза Тревишема расширились от удивления, и Оливия только сейчас заметила, что они немного отличаются цветом – правый тёмно-голубой, а левый серо-коричневый, почти карий. – Вы что же это, шантажируете меня? – казалось, инспектор никак не может поверить услышанному.

– Не то чтобы шантажирую, сэр… Скорее, предлагаю сделку, – поправила его Оливия, но Тревишема уже было не унять.

Позабыв о том, что он спешит, и день его расписан поминутно, инспектор добрую четверть часа делился своими соображениями по поводу поведения нынешней молодёжи, неуважении к полиции и позоре, что падёт на голову Джона Адамсона, узнай он о бесстыдном поведении его дочери. Последнее утверждение, впрочем, вызвало у Оливии не раскаяние, как того добивался Тревишем, а лёгкое злорадство.

– …В общем, мисс Адамсон, уясните себе: никогда! слышите? никогда вы не будете работать в полиции ни осведомителем, ни кем-либо ещё! Это я вам гарантирую, – закончил инспектор свою речь и перевёл дух.

– Да, сэр. Понимаю, сэр. Вы абсолютно правы, сэр, – Оливия, пристыженно опустив голову, кротко соглашалась со всеми озвученными обвинениями в свой адрес.

В сумеречном освещении догорающего зимнего дня разорённая обыском бутафорская представляла жалкое зрелище. Рыцарские доспехи валялись, разрозненные, на полу, и норманнский шлем наполовину закатился под фальшивый шератоновский диванчик. В углу громоздилась кучка стеклянных осколков, измазанных тёмной краской – это констебли искали жемчужину в винных графинах, догадалась Оливия. Даже гипсовая статуя Пегаса лишилась крыльев (и эта вина целиком лежала на сержанте Гатри). Оливия подняла отломившиеся крылья, чтобы их не растоптали ненароком, и застыла в задумчивости – положить их было решительно некуда.

– Да вам-то что за печаль? – устало поинтересовался Тревишем, закуривая и убирая картонку со спичками в карман. – Такая юная леди, из такой приличной семьи… Вам что, своих забот мало? Или вы всерьёз верите, что кто-то в силах искоренить всё зло этого мира?

Столбик пепла неслышно упал на практичный тупоносый ботинок из чёрной воловьей кожи, но инспектор этого даже не заметил.

– Я не дурочка, сэр, и понимаю, что зло было всегда и, к сожалению, всегда будет. Желать, чтобы зла никогда не было… Тут вы правы, наверное, это глупо. Да и как бы мы различали, где одно, а где другое? Но я не хочу, чтобы зло побеждало, понимаете? Не хочу, чтобы у него было преимущество. Никто не вправе отнимать жизни, сэр. Ни из ненависти, ни из алчности, ни из любви. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы пострадал невиновный. Вы со мной согласны?

Инспектор хотел было что-то ответить, но вместо этого лишь глубоко затянулся. Табачный дым его сигарет смешался с морозным воздухом, проникавшим сквозь маленькое окно, и в последних лучах заходящего солнца ему почудилось, что в руках у юной нахалки, посмевшей его шантажировать, не гипсовые осколки, а вечный символ правосудия – мерило людских грехов и добродетелей, неустанно соперничающих за души смертных.

* * *

В зверинце пахло мокрой соломой и гниющими яблоками. Почтенная ослица Дженни радостно запрядала ушами и принялась переступать ногами в надежде, что ей перепадёт что-нибудь вкусненькое. Вид у неё был умильный и кроткий, но Оливия, уже зная её переменчивый нрав, на это не поддалась.

Загон, в котором обычно важно расхаживал гусь, был пуст. Помня, что хитрая птица обладает умением подкрадываться к жертве незаметно, Оливия схватила грабли и выставила их перед собой. Откуда-то сзади немедленно послышался хриплый смех.

– Да будет вам, мисс! – потешался мальчишка, присматривавший за животными. – Не съест же он вас, в самом деле! Чарли, вообще-то, смирный, не чета Геркулесу. Вот тот был гусь так гусь! Всем гусям гусь! Даже я его, зверюги бешеной, побаивался.

Стог сена в загоне пришёл в движение, и из него вывалился взъерошенный и явно чем-то недовольный Чарли. Маленькие глазки недобро поблёскивали, шея напряжённо изгибалась, из клюва доносилось сиплое шипение, какое порой издаёт неисправная газовая конфорка. Нисколько не поверив мальчишке, Оливия сперва удостоверилась, что загон надёжно заперт на задвижку, и только потом прислонила грабли к стене.

– Прибаливает он, – авторитетно пояснил мальчишка. – Потому и квёлый такой.

Оливии Чарли квёлым совсем не показался, но спорить со знатоком она не стала.

– А скажи-ка мне, Илайя, – как бы между прочим она достала из кармана брюк монету достоинством в шиллинг и повертела её в руках, – хорошо ли ты помнишь тот день, когда исчез Геркулес?

– На память не жалуюсь, мисс, – важно ответил Илайя и умолк в ожидании продолжения.

– Так вот, меня интересует, кто приходил сюда в тот день? Ведь кто-то же приходил, верно?..

Возникла пауза. Мальчишка не говорил ни да ни нет, только выразительно смотрел на монету.