Мюзик-холл на Гроув-Лейн

– Пока об этом речи не было. Наоборот, Тревишему выгодно держать всех в одном месте. Он полагает, что украденные ценности находятся сейчас у сообщника Люсиль, который и является её убийцей. Либо он не захотел делиться выручкой, либо между ними возникла ссора, и он решил её устранить. Если мы узнаем, кто убил Люсиль Бирнбаум, то сможем их вернуть. Конечно, если сообщник не поспешил передать ценности заказчику, стремясь избавиться от них.

– Заказчику?

– Разумеется. Не думаешь же ты, что убийца и Люсиль влезли в это дело исключительно для того, чтобы самим любоваться жемчужиной после завтрака и надевать кулон из авантюрина, переодеваясь к ужину? Тревишем признался, что, несмотря на все усилия полиции, существует обширный теневой рынок, где ведётся крупномасштабная торговля крадеными предметами искусства. Некоторые коллекционеры готовы заплатить любые деньги, лишь бы стать обладателями вожделенных артефактов.

– А ты, Олив? Что обо всём этом думаешь ты?

– Как мило, что ты поинтересовался. В общем, да. Я согласна с Тревишемом, потому и стала его осведомителем. Если в театр нагрянет полиция и примется расспрашивать всех о Люсиль, её сообщник насторожится и либо сбежит, либо избавится от ценностей. А так, пока он думает, что находится в безопасности и смерть Люсиль считают несчастным случаем, я смогу ко всем приглядеться и сделать выводы.

– Даже не верится, – Филипп покачал головой. – Не верится, что кто-то из труппы способен на такое. Я, конечно, знаю их не так давно, но всё равно в голове не укладывается. А ты так спокойно об этом рассуждаешь…

– Мне легче, чем тебе, Филипп. Я знаю их всех не больше недели, и личная симпатия и совместное преодоление трудностей не застят мне глаза. Люди бывают жестоки к себе подобным, мы оба с тобой хорошо это знаем. А теперь ответь мне, не задумываясь, кто, по-твоему, лучше всего подходит на роль сообщника Люсиль? Назови первое имя, что пришло в голову. Ну же!

Филипп зажмурился, раскрыл глаза, поднял взгляд к потолку и, наконец, развёл руками, виновато улыбнувшись.

– Проклятье. Я не могу, Олив. Я не могу поверить, что кто-то из них мог подстроить Люсиль такую дьявольскую ловушку. Никто из труппы, я уверен, не способен на такое. Мы же все как одна семья.

– А что, в семьях никогда не совершают преступлений? – тихо спросила Оливия, не глядя на брата. – Ну ладно, а кражу экспонатов ты можешь представить? Есть в труппе кто-то, кто, как тебе кажется, мог бы её совершить?

Филипп надолго задумался. К моменту, когда он вновь беспомощно развёл руками, Оливия успела покончить с бифштексом и теперь с наслаждением допивала пиво и доедала сыр.

– Я теперь понимаю, почему Эффи постоянно голодна, – заметила она, подъедая всё до крошки. – Сцена вызывает страшный аппетит.

– Не слишком-то увлекайся, – посоветовал Филипп. – И кресло, и зеркальный шкаф рассчитаны на актрису с определёнными параметрами. Несколько лишних дюймов в талии, и вся программа полетит к чертям. Я и так ума не приложу, что делать с Эффи, когда её рука восстановится. За эти дни она чудовищно отъелась, и, как мне кажется, даже во сне лопает мармелад и грызёт орехи. Миссис Бенджамин жалуется, что Эффи совсем отбилась от рук.

– Вот! – Оливия азартно прищёлкнула пальцами. – Миссис Бенджамин! Мне, признаться, именно она кажется самой подходящей особой. Есть в ней что-то такое…

– Нет, – возмутился Филипп. – Ты просто плохо её знаешь. Миссис Бенджамин – душа всей труппы. Она и Бродяга – старожилы. Именно благодаря им труппа не развалилась, и даже в самые трудные времена артисты имели ангажемент и крышу над головой. Да и сейчас – если бы не они и не их советы, мне не удалось бы удержать «Эксельсиор» на плаву.

– Арчи? – предложила Оливия наобум.

– Арчибальд Баррингтон, бесспорно, не без недостатков, – вынужденно согласился Филипп. – Не всегда знает свою меру и уже не раз пропускал утренние репетиции. Но он настоящий большой артист, комический «лев», и без него и без мисс Бекхайм театр потерял бы существенную часть публики, которая посещает именно «тот самый мюзик-холл» и не хочет мириться с «этими новомодными штучками».

– Эдди? Ты сказал, что он единственный крутился вокруг Люсиль, изображая страсть и отчаяние. Талантливому артисту ничего не стоит сыграть безнадёжно влюблённого юношу.

– Не думаю, что это Эдди, – Филипп поморщился, а затем пояснил: – Эдди Пирс – отличный танцор, но отвратительный актёр. Да, он красив, по-настоящему красив, но для театрального актёра это скорее проклятие, чем дар Божий. У него же ничего нет, кроме фактуры. Когда он изображает лирического героя, то публике вместо «Приди ко мне, моя любовь» слышится «Варёная говядина и морковь». Хотя на открытках, таких, знаешь, с кинематографическими звёздами, он смотрелся бы великолепно.

– Джонни Джиленхолл? То есть Кёртис. Джиленхолл – это ведь сценический псевдоним? – Оливии понравилась игра, хотя для расследования полезной информации пока было немного.