Мизгирь

Да они же тут, небось, повсюду. Кого птица склюёт, кого лошадь копытом раздавит, кого ещё чем-нибудь пришибёт, у нас что, дождь непрерывно связан с циклом жизни пауков? Боюсь, он бы тогда шёл вечность, не переставая, а тут солнце вон так всю траву выжгло за «бабье лето», сам ещё помню эти солнечные и даже душные деньки. Даже не знаю, где было полегче их переносить, у нас в городе, или вот здесь, в сельской местности.

– Да ничего, небо хмурое, но не настолько мрачное, – был уверен я в обратном, – Просто облачный сегодня день. Ливней в сводке погоды не обещалось, – полез я заодно в телефон перепроверить.

По дороге в деревеньку Лузенину нам попадалось ещё несколько пауков. Благо, соломенных. Видя их, оставленных на полях, как стражей, я мысленно погружался уже в местную культуру, сам себе додумывая какие-то ритуальные пляски, похожие на тарантеллу, расположение домов от центра во все стороны с улочками в форме паутины и иное почитание этих созданий.

Наверняка у прях есть даже какие-нибудь напевы или молитвы к Богу-Пауку, чтобы пряжа хорошо прялась, чтоб никто не растрепал, чтоб нити не рвались, чтоб узор ровным шёл. Пауки-то в этом искусстве мастера, куда нам до всех их тонкостей. Охватывавший меня изнутри после случившегося ужас сосуществовал теперь уже бок о бок с трепетным почтением в попытках разобраться в истоках местной культуры.

Кто для них паук, если это реально здешний лохматый тарантул, почти незаметный на полях, со своим уникальным орнаментом по серой шёрстке. Он и творец мира, и реальное существо, способное забрать жизнь. Не знаю уж, что там про слабый яд говорил мне этот страж правопорядка, но в допотопные времена у людей и иммунитет был явно послабее. Пока те, кто выживал после паучьих укусов, не наплодили потомков, а те, также покусанные, своё следующее поколение, смерти ещё как могли случаться.

Не знаю уж, как менялся уклад местной жизни, если даже электричество до сих пор в ряд деревень не провели, но сельскую культуру, особенно, когда дело касается каких-то обрядов и верований, нам, городским, иногда понять попросту не суждено. Сказки и суеверия здесь вполне реальные исторические события и обязательно сбывающаяся магия.

Здесь гадают на суженных, предсказывают погоду по закату, а не по сводке из выпуска новостей. Это совсем иная жизнь, где доминирующее навязанное христианство сосуществует с давними языческими культами, где по-прежнему уважают домовых, задабривают полевых и леших, где по ночам по-настоящему страшно, но не от темноты, а от того, кого она способна скрывать.

Эта деревенская глубинка – буквально дорога в параллельный мир, где все живут в привычном укладе год за годом, столетие за столетием. И пока где-то там возводят нефтяные вышки, открывают кабельные телеканалы и запускают спутники в космос, здесь по-прежнему водят хороводы вокруг соломенных пауков и верят, что убийство живого членистоногого может привлечь неудачу и ненастье.

Становилось немного не по себе от всего этого, а день, тем временем, из-за плохой погоды уже постепенно двигался к вечеру. Не понятно, как я собираюсь возвращаться. Пару часов мы потратим на Лузенину и Волки, потом обратно до машины, до поворота на… как их там… Марийские Карши, вроде. И сто семьдесят километров обратно. Ладно уж, никаких звонков в пути, поеду на большой скорости, включу фары. Что нам, впервые что ль возвращаться из какой-то глухомани на ночь глядя? Мне-то ночь не страшна, со мной технологии. Будет свет автомобиля, под рукой всегда телефон с выходом в Интернет. Это даже лучше чем пафосная кобура с понтовым пистолетом, между прочим.

Однако же, при входе на территорию деревни задор мой весьма поубавился. От моста мы повернули в правую часть и тут же завидели сидевшую на земле старуху, молящуюся на небо, надевшую платье задом наперёд, так как когда она кланялась, были видны крупные вздутые пузыри у неё на спине из-под не застёгнутой ткани.

– Дело неладное, – сразу шепнул я участковому.

– Кузьминишна, ты что ль? – щурясь, признавал её тот, так как в каждой деревне определённо со многими общался, а то и вовсе запоминал всех и каждого, кто знает, насколько феноменальная у этого человека память.

– Пеньков! – вскрикнула она, – Беги давай отсюдова! Беда в деревне! Ах! А-а-й! – постанывала полноватая старушка с тёмно-зелёным в белый узор платком на голове, причём не как косынка, а то, что называется «завязанный восьмёркой».

– И тебя борщевик потрепал что ль? Экая напасть! – притопнул Георгий.

– Да какой борщевик, беду мы на себя накликали! Ой, неразумные! – причитала и буквально рыдала сморщенная старая женщина, задирая руки к небу и кланяясь, – Милостивая матушка, прости! Пощади!

– Да вон ж у тебя вся спина в ожогах пузыриться, – отвечал ей участковый, оглядываясь и на творящийся вокруг хаос.