Младшая сестра

Америка, «Стандарт-ойл» поступили с инженером Куллем сурово, сурово поступила с ним и фирма «Братья Нобель», но в глубине души Кулль не был на них в обиде. Да, ему не удалось добиться успеха, и это, разумеется, неприятно, думал Кулль, но ни Америка, ни «Стандарт-ойл», ни чопорные «Братья Нобель» не становятся от этого плохими. Ведь таков мировой закон: один преуспевает, другой терпит крах. Жизнь напоминает карточный стол. «Сегодня — ты, а завтра — я!» — как поется в одной красивой русской опере. Конечно, «Апшерон» — не «Братья Нобель», но ничего не поделаешь: работать в конце концов можно и здесь, а главное — пить сколько влезет!

Рабочие испытывали к инженеру Куллю двойственное чувство. С одной стороны, они не могли сказать о нем что-либо особенно дурное — он не позволял себе кричать на рабочих, ни, тем более, кого-нибудь ударить, как это до недавнего времени позволяли себе некоторые промысловые инженеры, он никогда не придирался понапрасну. Но, с другой стороны, рабочих злило, что инженер всегда поступал при этом «строго по закону» и согласно «Правилам», вывешенным в промысловой конторе на видном месте, а законы эти и правила неизменно направлены были против рабочих, в пользу владельца промысла. Перспектива потерять «Апшерон» и снова искать службу явно не улыбалась Куллю. Поэтому инженер Кулль никаких поблажек не давал.

Приказчик, следовательно, говорил с полным знанием дела.

— Худо нам здесь, в казарме для бессемейных: кто хочет — командует нами! — снова раздался голос Рагима.

— Скажи спасибо, что есть где переночевать, не то спал бы под небом или в какой-нибудь пещере, как спят у нас за Араксом! — возразил пожилой тарталыцик из Ардебиля, сосед Юнуса по койке. Он прибыл сюда на заработки из Южного Азербайджана и благодарил бога, что приказчик, за хорошее угощение разумеется, устроил его на жительство в казарму. Да, с приказчиком надо жить в ладу, время от времени приходится и поддакивать ему.

Ободренный поддержкой, приказчик сделал шаг по направлению к койке, на которой, свернувшись калачиком, спала Баджи, и крикнул:

— А ну, давай!

Юнус встал между приказчиком и койкой. Фигура его выражала решимость.

— Не связывайся ты с ним, Юнус, — его время еще не пришло! — послышался спокойный голос из глубины казармы. — Царя, правда, уже нет, но хозяева и их приказчики еще живы. Закон на их стороне.

Юнус внял совету.

— Хорошо, — сказал он, стиснув зубы. — Сейчас сестра уйдет.

Обернувшись к Баджи, он тронул ее за плечо.

— Кто это? — не разобрала Баджи спросонья и испуганно вскочила.

— Надо идти, — сказал Юнус тихо. — Администрация не разрешает ночевать.

— Кто? — не поняла Баджи.

— Администрация.

— Министрац?.. — Баджи увидела в дверях приказчика. — Армянин? — спросила она шепотом.

Юнус махнул рукой: вот глупая — при чем тут это?

Они вышли во двор, уселись на штабели труб. Нужно было запастись терпением — до утреннего поезда оставалось еще немало часов. От нечего делать Баджи принялась считать звезды. Она сосчитала до ста…

— Кормят тебя? — спросил вдруг Юнус.

— Кормят! — важно ответила Баджи, не отрывая глаз от звездного неба. — Много ем, вкусно!

— Спишь все там же, на галерее?

— У меня теперь еще лучшая подстилка. Как у самой Ана-ханум. Ругя мне дала.

— А не бьют тебя? — спросил Юнус, пытливо вглядываясь сквозь мрак в лицо сестры.

Баджи медлила ответом.

Не осмеливалась она, что ли, жаловаться на дядю? Или боялась посеять вражду между дядей и братом? Она помнила, как угрожающе сдвинулись брови Юнуса, как сжались губы, когда он сказал про дядю: «а если обидит…» Не решалась она огорчить брата? Или стыдилась признаться, что ее побили?

— Нет, — солгала она наконец, — не бьют.

Юнус ждал ответа с тревогой, и ответ, казалось, не должен был его огорчить, но сердце Юнуса вдруг наполнилось тоской. Второй год шел с той поры, как он дал клятву взять к себе сестру, а клятва все еще не выполнена. Даже на одну ночь не мог он дать приюта сестре, и вот она сидит на трубах, под открытым небом, и не спит.

— Подожди, сестра, придет скоро время, ты будешь жить со мной, — сказал он виновато.

Но теперь Баджи мало верила ему: только обещает, а сам живет не лучше мазутника.

Так сидели они, брат и сестра, во тьме южной весенней ночи, и дальние звезды светили им. Где-то поблизости мерно пыхтела кочегарка, изредка слышался лязг железа. Баджи поежилась. Дни на Апшероне в весеннюю пору обычно уже теплые, а ночи — особенно если повеет ветер с северо-востока — еще холодные.

— Пойдем, погреешься, — сказал Юнус, указав на кочегарку.

Они сели у открытых дверей, откуда шел теплый воздух. Хорошо бы теперь поспать! Глаза Баджи слипались. Она прислонилась к плечу Юнуса.

— Эй вы, кто там? — окликнул их человек из глубины кочегарки.

— Это я, — сказал Юнус тихо, стараясь не потревожить Баджи.

У входа показался приземистый человек лет пятидесяти с копной седых волос.

— Я не знал, что ты жених, — сказал он, увидев женскую фигуру рядом с Юнусом.

— Это, Арам, моя сестра — Басти Дадаш-кызы, — ответил Юнус, как будто настоящее имя сестры исключало всякие подозрения.