Младший брат

— Только пришел. Захожу, смотрю, ты сидишь. Так почему тебе нельзя домой? За свои мучения ты еще и отсидел целых семь лет.

— Ты считаешь, я могу вернуться и аульчане не закидают меня камнями?

— Пусть попробуют. Ты теперь не один. Я с тобой.

Гремя ведрами, в помещение вошла русская женщина. Поставила ведра на пол, у стены и собралась было выйти, но неожиданно, приглядевшись, жалостливым тоном обратилась к Айнабеку.

— Ты, милок, никак заболел? Жар у тебя? Глаза-то как нехорошо блестят. Давай, я тебе нашу фельдшерицу приведу.

И поскольку Айнабек не ответил ей, да и вообще не смотрел на нее, несмело предложила.

— Иди домой, горемыка. Или тебе некуда идти?

Ободренный улыбкой солдата, Айнабек встал и твердо произнес.

— У меня есть семья, мне есть куда идти. Пойдем!

Он дернул головой, приглашая друга пойти вместе с ним. Скрипнула хлипкая дверь вокзала. Женщина протяжно вздохнула.

— И-и как же тебя, бедолагу, видать помотало…

Лишь на третий день добрался Айнабек до родного аула. Когда он уходил на войну, его аул был даже не колхозом, а подсобным хозяйством, а теперь это был совхоз Кокпектинский.

С трудом нашел он место, где стояли их юрты. Сильно изменился их аул. Больше всего, его поразили не глинобитные, саманные дома, выстроенные в ряд, образуя улицу — во время заключения он сам их строил — а колодцы, установленные по одному на каждую улицу. Бетонные, обитые сверху жестянкой, с железной конструкцией, из которой торчали две трубы: одна покороче, с которой, собственно, вытекала вода, и другая, длинная и толстая, для накачки воды. Они казались чудом.

Да, жизнь стала легче. За водой далеко ходить не надо. Правда, чтобы накачать воду, нужна немалая сила. Стоит ослабить темп, и вся накачанная вода уйдет по трубе вглубь. Но это мелочи. Главное, вода, вот она рядом. Пить, конечно, нельзя- слишком соленая — но для бытовых нужд в самый раз.

Подошел к дому, обмазанному глиной и побеленному известью. Залюбовался тополями, шумевшими листвой над крышей и раскидистой яблоней, с зелеными еще яблочками, приветливо приглашающей войти в дом.

— Иди, не бойся. Отец, жена и дети обрадуются тебе, — улыбаясь, легонько подталкивал его Батыр.

— Она теперь жена моего брата, а дети меня, наверно, не помнят.

Он потянул на себя деревянную дверь, пригнулся, переступая порог. Это темное помещение с земляным полом, не было, собственно домом: что-то, вроде, холодной кладовки. Ведра, инструменты, валенки, а на толстых и длинных гвоздях, вбитых в стену, висели ремни и рабочая одежда. Что было ещё, слабый свет, проникающий из маленького оконца-форточки, рассмотреть не позволил.

Айнабек шагнул к другой двери, что слева от входа и услышал голоса за ней.

Глава 7 Первый муж

Жумабике с дочерями готовила праздничный стол, ребятня помладше сгрудилась вокруг сидящих рядышком деда и незнакомого дяди.

Она тихо улыбалась, то и дело, слыша обращение к ней от дочек. Анашым, анашым… Младшие дети называли ее на русский манер: мамой.

Родив от второго мужа четверых детей, Жумабике столкнулась с детской ревностью, просто страшной силы. Честь ей и хвала, в этой разношерстной компании единокровных и единоутробных детей, она установила мир и согласие. Это было просто — она их всех любила. Когда они это поняли, борьба прекратилась.

Тот факт, что этот постаревший человек с обожженным лицом, её первый муж, Жумабике приняла спокойно, если не сказать, равнодушно. Не смущаясь, с чистым сердцем, подошла к нему, чтобы обнять, но он, к её удивлению, отстранился. Холодность Айнабека можно было бы объяснить только тем, что он знает о ее замужестве. Но откуда?

Поэтому, когда братья при встрече сухо поздоровались друг с другом, она нисколько этому не удивилась. В отличии от свекра, который схватился за сердце и срывающимся голосом потребовал объяснений от младшего сына.

Амантай, подхватив младших братишек и сестренок, направился к выходу, по пути кивнув сестрам, мол, выходите.

— Вы и так все, наверное, прыгали от радости, когда увидели его.

Канабек подошел к рукомойнику, но увидев, что, ведро, стоящее под ним, заполнено мыльной водой, схватился за дужку и осторожно ступая, пошел к двери.

В спину полетел протестующий возглас жены: глава семьи не должен заниматься мелкими бытовыми делами, это обязанность детей.

Воду вылил прямо во дворе, и вспомнив как строго следит жена за тем, чтобы дети лили воду подальше от дома, с досадой процедил: у- у-у шайтан. Жумабике, конечно, не сделает ему замечания, но не хотелось, чтобы она считала его поступок пренебрежением к установленным ею правилам.

— Ладно, — буркнул он устало, — у нас тут дела такие начинаются, не до мух теперь.

Войдя в дом, услышал слова отца:

— …о том страшном голоде. Разве можно забыть, как вы вдвоем, два брата, охраняли могилы своих умерших братьев и сестер, чтобы их не разрыли голодные аульчане и …не съели бы их…

По лицу старца текли слезы, и Канабек раздраженно произнес.

— Отец, при чем тут это? Это время я не забуду никогда.

— Как это при чем? Вы выжили в голод, пережили войну, а что не поделили сейчас?