Младший брат

Потому что за русским языком будущее, говорят многие и отдают своих детей в русские школы. А казахских школ становится все меньше, малюсенький такой факт, а кто знает какие у него будут последствия. Казах, не знающий родного языка, пусть он даже в этом не виноват, что может быть печальнее?

Тот, кто закрывает казахские школы, о будущем народа, совсем не думает. Эх, нам бы побольше таких людей, как Асан Кайғы, Құрманғазы и Абай. Только музыка и мудрое, поэтическое слово способны подвигнуть человека выучить язык.

Но грядут другие времена. И народ, переживший голод и страшнейшую войну, оправится, станет жить лучше, все дети будут учиться. И вспомнят казахи о своих корнях, кинуться искать утраченное. Как же трудно им будет. Ведь чтобы забыть язык, нужно время одного поколения, а чтобы возродить, жизни нескольких поколений не хватит…

Как сильно изменила война моих сыновей. Старший Айнабек из веселого, быстрого, шумного, любознательного, задиры превратился в свою бледную тень, потускневшее подобие, замкнутое сломленное существо. Канабек же, будучи спокойным, вдумчивым парнем, избегающим шумного общения, вдруг стал резким, вспыльчивым и обидчивым.

К чему, точно, не был готов, как отец, старый Толеутай, так это к тому, что его сыновья, родные братья, будут смертельно враждовать и не оправдают его скромных надежд: один — черствостью сердца и неумением прощать, а другой…

Каждый раз, когда старому Толеутаю, нужно было швырнуть в лицо себе горсть горькой правды, он начинал рассуждать на отвлеченные темы.

Как например сейчас, его очень занимал кровавый путь истории казахского народа, вместо кровоточащего вопроса его взаимоотношений с сыном.

Да нелегка, по сути, жизнь казаха-кочевника, да и оседлая жизнь поначалу для многих стала большим испытанием. Возможно ли, многовековой уклад быта, впитавшийся в мозг и кровь казахского народа, в один день разметать и разрушить, и насадить другой, чуждый духу и закону степи? Оказалось, возможным. И такой резкий переворот назывался революцией. А как известно, ни одна революция не обходится без крови. Необразованные, порой, просто неграмотные люди, пришедшие к власти, как оказалось, могут и не такое.

Они вытравили и смяли в одночасье весь кочевой образ жизни казахов, на которой не посягнула даже царская империя. Она, лишь, внесла некоторые изменения в жизненный уклад, построила русские поселки и казачьи станицы. Не обошлось без притеснений, против которых народ бунтовал, но в целом казахи по-прежнему кочевали по степи, перегоняя скот в поисках лучших пастбищ.

Оседлая жизнь не позволяла содержать большого хозяйства, для выживания, как альтернатива скотоводству, предлагалось освоить земледелие. На это нужно было время…

Толеутай-ата гладил шершавыми руками серую книжицу, с надписью «трудовая книжка». Амантай прочитал и перевел ему все, что там написано.

«Смагулов Тулютай, год рождения 1896.»

Год указан неправильно, он родился много раньше, но не смог он назвать точной даты важным людям в аульном совете, знал лишь, что родился в год мыши, потому упрямо повторял это: тышқан жылы тудым.

Далее в графе «профессия» записано было: возчик.

А если быть точным, он был водовозом, развозил воду в бочке, установленной на телеге, по окрестным колхозам, в том числе, привозил воду и в свой аул. И даже городских жителей снабжал водой, так как, не во всех домах из стены торчала волшебная трубочка, по которой вода приходила сразу в дом.

Он любил свою работу. Люди, завидев его рыжую лошадку, неспешно кивающую гривастой головой в такт своим шагам и скрипучую бричку, радостно улыбались и приветливо махали руками.

По причине неграмотности, Толеутай-ата, вместо подписи, ручкой начиркал частокол неровных палочек.

По несколько раз внук, перечитывал скупые строки летописи его трудовой жизни.

«Принят на работу в качестве возчика. Сталинской стройконторы треста Жилстрой. Уволен по собственному желанию. Зав. отделом кадров такой-то. Зачислен в штат рабочих колхоза и так далее.»

Самое приятное было написано на предпоследней страничке. «За честный и добросовестный труд в течение периода с тридцать седьмого года по пятьдесят второй год. неоднократно премировался. А также получал денежные вознаграждения, а также вручена медаль за доблестный труд в Великой Отечественной войне 41–45 год.»

Да, он получил медаль, которую сначала не хотел принимать. За что? Он же не воевал. Далее на двух страничках шел напечатанный мелким шрифтом, текст, который внук читать не стал, как он ни просил.

Старик вдруг встрепенулся, вспомнив, как маленький Канабек, однажды принес ему нарисованный портрет.

Он отреагировал, конечно же, как истинный верующий, но после самому себе боялся признаться, насколько был поражен точностью рисунка, казалось, он видит свое отражение в воде, будто в озеро глядится.

И не раз порывался сказать, взрослому уже, сыну, что не против его занятий рисованием, но малодушно останавливал себя, негоже ронять отцовский авторитет из-за такой малости.

Кто же знал, что эта мелочь станет камнем преткновения?