Младший брат

— Понятно, я ведь вам не сын, это они ваши родные дети, а я так… Отца у меня нет, мой отец умер.

Канабек, как пьяный осматривал все вокруг непонимающим взглядом, голова гудела, предвещая озарение.

Амантай встал и медленно побрел к калитке.

— Подожди, сынок, ты куда?

— Я на кладбище, к дедушке и к бабушке.

— Я с тобой, сынок, подожди.

Пока они шли к кладбищу, Канабек порывался что-то объяснить тому, кого впервые осмысленно назвал сыном. Но не смог. Он и себе не мог объяснить природу, случившейся с ним, перемены.

Пришли, ни слова не говоря, сели на землю, выставив раскрытые ладони перед собой и Канабек, вполголоса стал читать суры из Корана. Прочтя молитву, Канабек голосом, срывающимся на всхлипы, стал просить прощения у матери, отца и брата.

Амантай молча наблюдал за ним. Молчал он и когда, Канабек обратился к нему со словами прощения.

— И ты, сынок, прости меня, я жил как в тумане, никого не видел. Только и делал, что всю жизнь жалел себя. Я все исправлю. Нет не все, а то, что смогу исправить. Нет, не исправить, уже поздно, мне, главное, не повторить ошибки отца. Что я говорю, он не виноват: голод, война. Сейчас жизнь полегче. Я буду думать о вас, о детях. Ты, наверно знаешь, ваша мама хочет уехать от меня. Я буду просить ее остаться. Я вам… Вы… Она говорит, что я… Даже не разговариваю с вами, не люблю… Неправда. Я сейчас пойду к ней…

Он встал, пошатываясь, сделал несколько шагов. Вернулся.

— Аман, ты мне сын. Такой же как… Вы все мне родные. Ты ведь называл меня отцом. На кого ты хочешь учиться?

— Я хочу стать военным летчиком. В Караганде такого училища нет, наверное, нужно ехать в Алмату.

Все-таки он был еще ребенком, несмотря на немалый рост и свои семнадцать лет. Услышав вопрос, тут же, забыл все свои обиды, вскочил с места и всю дорогу до дома объяснял, какие преграды стоят на пути к его мечте.

— В Алмате такого училища, тоже, нет, сынок. Надо ехать в Оренбург или Рязань. Я узнаю, не переживай. Сначала нужно получить паспорт тебе, маме, всем. Я добьюсь, я же воевал все-таки.

В тот же вечер Канабек, начал серьезный разговор с женой, на что она горько улыбнулась. Кажется, её муж пытается признаться ей в любви.

— Ты не веришь? — Заглядывал ей в глаза Канабек.

— Я понимаю, последние дни вам пришлось нелегко, и вы просто ищете утешения.

— Я клянусь прахом отца и матери.

— Хорошо и что дальше? — Тусклым голосом говорит Жумабике. — Детям нужно учиться, Алтынай говорит, что в городе есть Учительский Институт, хочет туда пойти, Жаныл собирается стать врачом, а Жатим мечтает танцевать.

— Детей устроим, не переживай, и девочек, куда они хотят, и Амана отправим в Россию, учиться, я с ним уже поговорил. Сначала я уйду с шахты, заберу свой паспорт у начальника и уйду. Договорюсь и выправлю паспорт тебе и старшим детям. Запишусь на курсы киномехаников, а через год, как ты и хотела, мы можем ехать жить в город. Поверь мне, Бикеш, родная.

Жумабике вздрогнула, услышав ласковое обращение, впервые за все время их совместной жизни, да еще то, каким называл ее Шалкар.

— Хорошо, я согласна, но только ради детей. Справим годины вашего отца и брата и уедем. Время покажет, с вами или без вас.

Думая о своем старшем брате Айнабеке, Канабек ощущал какую-то незавершенность в их отношениях. Как будто не сказал ему то, что должен был сказать, ни разу не поговорил он с братом по-человечески и теперь, ему и брату необходим был этот последний разговор.

Канабек стоял у мазара, вслушиваясь в особую тишину, что устанавливается в жаркий полдень в степи. Уже прочтены все молитвы, а главного, все еще, не сказано.

— Брат мой, Айнабек, мы могли бы прожить другую жизнь, но из-за моих мелких обид, я пропустил ее. Я упустил дружбу с тобой и чуть было, не потерял семью и любовь. Когда ты рассказал нам про Туркестанский легион, я так радовался этому, как последняя сволочь. А если бы, я тебя любил бы и уважал, мне было бы больно. Как больно мне сейчас… Я прошу у тебя прощения, но только за это. Не обижайся, брат, но за предательство я тебя простить не могу. Ты мой брат по крови, а там, в России, в земле лежат мои братья по оружию. Они и погибли может, потому что ты воевал на другой стороне, их кровь на твоих руках. И за это я не могу тебя простить, брат, но я люблю тебя и скорблю о тебе. И буду просить Аллаха, чтобы там, — он поднял голову, — твою душу не мучили сильно. Может, он тебя простит и избавит от страданий. Аминь.

Все так же держа голову запрокинутой, он прошептал в самую синь неба.

— Я был плохим братом, но обещаю, нет, надеюсь, отцом буду хорошим.

Канабек вздохнул глубоко и счастливо в полной уверенности, что теперь-то он свободен от демонов, терзавших его душу. Так и было, до тех пор, пока, как-то раз, измученный бытовыми проблемами, неизменными спутниками переезда и жизни на новом месте, не пожаловался жене:

— Не выходит у меня по задуманному, бьюсь, бьюсь, а толку мало. Да это ладно, переживем, плохо, что всю жизнь в своей семье был как чужой. Да, Бикеш, порой, мне казалось, мои родители, братья и сестры мне не родные.