– Отличная мысль, – подхватил я. – Родителям наверняка будет интересно узнать, на что расходуются деньги, которые они уплатили в виде налогов…
Кажется, я все-таки перегнул палку. Сопливый потянулся было к дверной ручке, но тут вдруг развернулся ко мне, весь перекошенный от злости, с набухшими жилами на шее.
– Да заткнись же, пока не поздно! После всего, что произошло за последние две недели, не помрешь, если будешь посговорчивее. А может, и правда, давай лучше мы тебя арестуем, а? Посидишь денек-другой на нарах, пока твой адвокат бегает, тебя ищет. А за это время многое может случиться. Поверь, очень многое. Ну что, готов?
Я заткнулся. До этого я лишь дерзил да злился. А теперь у меня от страха душа ушла в пятки.
– Простите меня, – выдавил я, чувствуя знакомую ненависть к самому себе за эти слова.
Сопливый пересел на переднее сиденье, прыщавый завел мотор, и мы покатили по Двадцать четвертой к Потреро-Хилл. Мой адрес они узнали из водительских прав.
На звонок открыла мама. Дверь она оставила на цепочке. Выглянула, увидела меня и воскликнула:
– Маркус! А это кто такие?
– Полиция. – Прыщавый показал ей свой полицейский значок – не махнул перед носом, как у меня, а дал разглядеть. – Можно войти?
Мама закрыла дверь, сняла цепочку и впустила их. Они втолкнули меня в дом. Мама окинула нас всех троих своим суровым взглядом – это у нее неплохо получается.
– Что все это означает?
Прыщавый ткнул пальцем в мою сторону.
– Мы хотели задать вашему сыну рутинные вопросы о его перемещениях по городу, но он не желает отвечать. Мы сочли за лучшее привезти его сюда.
– Он находится под арестом? – В голосе мамы явственно зазвучал британский акцент. Молодец она у меня.
– Мэм, являетесь ли вы гражданкой Соединенных Штатов? – поинтересовался прыщавый.
Мама прожгла его взглядом, от которого посыпалась бы штукатурка.
– А что, не видно? – ответила она с протяжным южным акцентом. – Я что, тоже арестована?
Копы переглянулись.
Прыщавый снова ринулся в бой.
– Послушайте, кажется, наш разговор начался не с того, с чего надо. Действуя в рамках новой превентивной системы охраны общественного порядка, мы установили, что ваш сын пользуется общественным транспортом в нестандартной манере, отличающейся от общепринятых. Обнаружив людей, чьи перемещения носят необычный или подозрительный характер, мы проводим подробное расследование…
– Погодите, – перебила мама. – Откуда вам известно, как мой сын пользуется общественным транспортом?
– Из его проездного билета, – ответил он. – Там отмечаются все поездки.
– Понятно. – Мама скрестила руки на груди. Этот ее жест не предвещал копам ничего хорошего. Мало того что она не предложила им чаю – в понятиях маминой родины это крайне недружественный жест, все равно что общаться с ними через замочную скважину. Но если уж она скрещивает руки на груди, значит, добром это не кончится. Мне захотелось пойти купить ей огромный букет цветов.
– Ваш сын отказывается объяснить нам, почему его перемещения носят такой странный характер.
– Значит, вы обвиняете моего сына в терроризме на том основании, что он ездит на автобусе как-то не так?
– Таким способом мы ловим не только террористов, – стал объяснять прыщавый. – Но и наркоторговцев, и гангстеров. Даже магазинных воришек, которым хватает ума не совершать два набега в одном квартале.
– Вы подозреваете моего сына в торговле наркотиками?
– Нет, мы не утверждаем… – начал было прыщавый. Мама хлопнула на него в ладоши, чтобы он заткнулся.
– Маркус, дай-ка мне свой рюкзак.
Я послушался.
Мама расстегнула его, повернулась к нам спиной и покопалась внутри.
– Господа полицейские, заверяю вас, что в рюкзаке моего сына нет ни наркотиков, ни взрывчатки, ни украденных из магазина товаров. Полагаю, на этом можно закончить разговор. Но прежде чем вы покинете мой дом, я бы хотела записать номера ваших значков.
Сопливый осклабился.
– Мадам, Союз гражданских свобод уже подал в суд на три сотни полицейских Сан-Франциско, так что вам придется встать в длинную очередь.
Мама налила мне чашку чая, а потом отчитала за то, что я пришел поужинавший, хотя знал, что она приготовила фалафель. Пока мы еще сидели за столом, вернулся папа, и мы с мамой наперебой рассказали ему о случившемся. Он покачал головой.
– Лилиан, они всего лишь выполняют свою работу. – Он еще не успел переодеться, на нем были синий пиджак и брюки цвета хаки – так он одевался в те дни, когда давал консультации в Силиконовой долине. – С прошлой недели весь мир изменился до неузнаваемости.
Мама отставила чашку.
– Дрю, что за нелепость! Твой сын не террорист. И полиция не должна совать нос в то, как он ездит на общественном транспорте.
Папа снял пиджак.