Младший инквизитор

– Все-таки магия в тебе невероятно сильная, сильнее, чем у растений, да и посильней, чем у людей, – покачал головой старик. – Причем заметь, в тебе есть какая-то созвучность с растениями, они моментально откликаются на твою магию.

– Первое, что я сотворил, это кувшинку в супе, – пробормотал я.

– Вот видишь.

Я был в ужасе, думая, что теперь-то я точно виновен по всем статьям, так как только что применил магию осознанно! Как будущий инквизитор я должен бороться с ней, а не использовать её.

Я отошел подальше от растений, в уголок, где стоял стеллаж с книгами, чтобы еще чего-нибудь не натворить.

Я так не хочу быть магом, а уже вторые сутки только и делаю, что разговариваю с неживыми предметами или вытворяю всякие странности.

– А голоса вещей все маги могут слышать? – спросил я. – Это какое терпение нужно! Или у вас против этого какие-то заклинания имеются?

– Только очень одаренные маги могут слышать голоса вещей. Это как родиться Ван Гогом или Моцартом.

– А вчера я видел призрак детской машинки у себя в комнате, только потом догадался, что это та же самая, что была у меня в детстве.

– Ты видел тень прошлого? – поднял брови дед. – Я только слышал о таком из старинных книг. Любопытно.

– Так вот почему я видел языки пламени в вашем абсолютно пустом камине, тоже тень прошлого, – вспомнил я.

– Может, это и хорошо, что магия в тебе такая сильная. Может, это значит, что она быстрей исчезнет? Это как заговорить вдруг на пяти языках после того, как тебя стукнули кирпичом по голове, а потом опять их забыть. Не твое это, а потому, как пришло, так и уйдет.

Я хотел сказать, что хорошо бы все это было временным, но, с другой стороны, терять необыкновенные магические умения, которые доступны только избранным, было немного жаль. Но я поскорее отогнал от себя эту крамольную мысль.

В одиннадцать часов старик позвал обедать. Как только мы зашли на кухню, сова запела жалобным голоском сиротскую песню "У Курского вокзала".

– Может за два месяца она все же переучится и будет не петь, а говорить, – сказал Тимофей Дмитриевич.

– Почему именно за два?

– Потому что у моего старого друга Ореста через два месяца день рождения. Но этот подарок ни черта не будет стоить, если эта птичка не заговорит.

Я, не понимая, о чем речь, вопросительно посмотрел на старика.

– Ну ладно, раз уж ты повязан клятвой Саламандры, и даже видел мою тайную лабораторию, доверю тебе еще одну тайну. Эта сова не просто лесная сова. Она жила у бывшего Великого Инквизитора Михаила Шмыгина.

– А, да, я слышал, что после его смерти его сова, не выдержав разлуки, улетела в неизвестном направлении.

– Это я задал ей направление, – хихикнул Тимофей Дмитриевич.

– Так вы пытаетесь разговорить сову, чтобы она что-то рассказала о бывшем Великом Инквизиторе? – понял я. – Глупости какие-то. Даже если она заговорит, что она сможет сказать? Она находилась, как я помню, у него дома, а не на работе. Дома инквизиторы не обсуждают свои рабочие дела. Да и потом, Шмыгин умер два года назад, все сведения, которые она расскажет, будут устаревшими.

– Ты не знаешь моего друга Ореста. Он помешан на заговорах и революциях, и если он узнает, где жила это птичка, и о каких тайнах она может рассказать, он придет в неописуемый восторг.

Сова завела песнь о Мурке в кожаной тужурке, и старик раздраженно воскликнул:

– Но терпеть еще два месяца все эти блатные песни… И где только она набралась? Неужели бывший Великий Инквизитор их пел? – Маг вопросительно поглядел на меня.

– Я в доме Великого Инквизитора Шмыгина был только два раза: один раз на его семидесятилетнем юбилее, а спустя два года – на его похоронах, то есть, получается, живого Шмыгина видел только раз, и на юбилее ничего такого от него не слышал.

– Придется написать еще кому-нибудь, кто по-настоящему знает заклинания разговорчивости.

На обед мы ели борщ со сметаной. Сидели молча, каждый думал о своем, а сова мурлыкала очередную песню. Тимофей Дмитриевич иногда вскидывал голову и обеспокоенно взглядывал на часы. За двадцать минут, что мы провели за обедом, он раз сто посмотрел на часы, будто чего-то ждал.

Я вспомнил, что вчера отец пообещал освободить к полудню узника под номером тринадцать.

– Я хотел спросить у вас, – сказал я, – кто этот опасный узник номер тринадцать?

– Мой старый друг Лоло, – тяжело вздохнул старик.

– И чем же он так опасен?

– Он пророк.

– Лоло? – вдруг вспомнил я. – Такой синий пушистик?

Дед удивленно поднял брови и спросил:

– Ты его видел?

– Шесть лет назад.