Младший сержант Алексей Крайнов

За несколько дней вынужденного одиночества отвыкнув от общения, Алексей был поражён обилием слов, что вывалила на него попутчица. И как им при немце хорошо будет, и как ей нелегко с мужем-лодырем живётся, и про его полюбовницу, «подлюку» Галку из соседнего села, и про то, что она его любит, а он её нет, и как он пьёт с братом, а её потом гоняет…

Через полчаса скорого шага, устав от вороха проблем, нежданно сваленных на его голову, решил попрощаться досрочно. Уж больно шумна была Маринка. Силком, заставив отойти от тропы метров на сто в сторону, у вырванного с корнем громадного дуба, в окружении молодой поросли встали.

– Всё, иди домой! – стесняясь глядеть на раскрасневшуюся от быстрой ходьбы, дышавшую полной грудью симпатичную ещё женщину, отвёл в сторону глаза Алексей. – И извини, если что! Не хотел я так, со Степаном твоим…

– Ага! – придвинувшись к Лёшке вплотную, прошептала пахнущая молоком и домом Маринка. Рука её ухватилась за мгновенно отвердевшее до каменного состояния причинное место Алексея. – И охальничать меня не хотел? Само получилось?

Затменье! Одним движением, уперев в ствол лежащего дерева, развернул бабу спиной к себе. Задрал на спину юбку, расстегнул штаны и… направляемый женской рукой, со стоном – вошёл!

Вошёл и оконфузился. С воем извергся через пару качков бёдрами. То ли напряжение сказалось, то ли воздержание? То ли всё сразу? Из-под задранной на голову юбки раздалось хихиканье:

– Всяко было, но так любиться ещё ни разу не приходилось! Как комарик вколол…

– Не спеши, – зная себя, не стушевался Лёшка, разминая руками, любуясь на белые ягодицы партнёрши. – Через минуту опять вколет!

И вколол! Теперь он был в состоянии контролировать позывы, а потому, забыв о возможной погоне, минут пятнадцать, не жалея сил, до синяков измяв Маринкино тело, в порыве нескончаемой страсти, амортизировал от упругих женских красот. Партнёрша тоже не осталась в долгу: словно кошка, выпустив когти, сдирая кожу, ненасытно натягивала на себя Алексея. Затем, с протяжным выдохом, всё обоюдно закончилось.

– Ну и ладно! – отряхивая от лесной трухи расправленную юбку, довольно проворковала Маринка. – Харчи, считай, отработал. Пора тебе солдатик…

Хруст веток, метрах в двадцати от них. Затем тихий голос из кустов:

– Маринка! Ты хде?

Показав взглядом в яму, оставшуюся на месте вырванных дубовых корней, неверная жена, трагично прижав руки к груди, побежала на голос:

– Здесь я, Стёпа! Здесь!

Позиция под корнями Лёшке, определённо, не понравилась: посреди поляны, без возможности отступить или незаметно скрыться. А потому, после секундной заминки, Лёха быстро юркнул в ближайшие кусты. Немного отбежал и, аккуратно загнав патрон в патронник, лёжа притаился за деревом.

Маринка орала на весь лес, рассказывая муженьку о том, сколько страха натерпелась она с этим сумасшедшим «советским». Как он её руками за зад лапал, да она отбилась, и «красный» убег. Затем на поляну у лежачего дуба вышли пятеро: Степан с двустволкой, два вооружённых винтовками мужика и его жена, прижимавшая к себе сына. Продолжая голосить про «сбегшего большевика», баба жестами выразительно показывала мужу на яму у корней дерева. В руках у Степана появилась граната. Щелчок детонатора, и, дымя пороховым запалом, «лимонка» исчезла в бывшем Лёшкином убежище.

– Сука! – тихо прошептал Алексей, ловя на мушку влажную от пота и выступившего молока грудь предательницы. В ожидании зрелища все замерли: мужики – приготовив ружья, Маринка – отведя за спину мальчонку. Выстрел и взрыв грохнули одновременно. Женщина вздрогнула и, наклонив голову, с любопытством пыталась что-то рассмотреть на блузке, чуть повыше левой груди. Затем, подняв голову, жалостливо позвала стоявшего над пустой, дымящейся ямой мужа.

– Степ! Это чё у меня на груди? Кажись, ранило меня?! – устало оседая на землю, удивлённо произнесла Маринка. Затем, вздрогнув, глянула на заросли с притаившимся за ними Алексеем и медленно завалилась набок.

Мужики бросились на помощь, а Лёшка, боясь случайного хруста, метров сто крался, уходя в лесную чащу. Затем, услышав за спиной вопль отчаяния и ярости, словно подхлестнутый им, со всех ног рванул к тропе.

План был простой: пробежать по дорожке обратно и устроить засаду на возвращающихся охотников до его, Лёхиной, жизни. Удобное место он помнил: там тропинка пролегала по дну оврага, густо поросшего сверху кустарником. До жертв метра четыре будет, а тем и деваться некуда.

Добежал. Овражек, с полста метров длиной, и ни одного укрытия. Залез наверх, замаскировался, в непоколебимой решимости поквитаться со своими убийцами злой замер.

«Хлеба им для солдата жалко стало, а гранаты, стало быть, не пожалели?! Уроды!» – распалял себя Лёшка в ожидании селян.