Млечный Путь

Когда дело было сделано, отошел, может, на полкилометра, бросился на землю, припал к ней ухом и ждал. Сейчас, сейчас может произойти все, чего так жаждет его исстрадавшаяся душа. Вот оно, гремит вдалеке, позванивает, дышит. Боже, как долго, этому не будет конца… И вдруг гром, грохот, лязг и — тишина. Вот оно, счастье! Половину жизни, с которой уже распрощался, снова обрел человек. Так бы каждую ночь! А пока надо скорей давать отсюда ходу. Солнце застало его уже вблизи Голосков. Местечко по ту сторону реки было видно как на ладони. Но почему там так тихо и никакого движения? Неужели и местечко обезлюдело? Теряясь в догадках, Парфен перешел по мосткам реку и двинулся прямо к дому кузнеца. Вот и знакомые ворота… Вывернул из-за угла и замер, кляня свою неосторожность: навстречу шел, обшаривая улицу взглядом, немец. Пальцем поманил Парфена и, когда тот приблизился, что-то крикнул и тем же пальцем указал в конец улицы: иди туда! Парфен, еле волоча ноги, подался в ту сторону, где уже видел неподвижную и безмолвную толпу. Пригляделся: все здешние, из местечка. Что они тут делают? Вот стоит печник Костусь, а вот Юрась-мельник, Роман-сапожник. А вот и учитель, у которого училась Марыля. (Боже, где, где она?!) И Томаш Василюк стоит, тот самый, с которым они крепко дружили в молодые годы. И Василь Степуцкий — вместе ходили на заработки. Вон Янук Костецкий — с его дочерью, Ганусей, дружила Марыля. Все здесь. И Роман Шабуня, и Змитрок Ермолицкий, и Константин Шкутька, и Николай Цвиркевич… Парфен остановился поодаль от толпы, но окрик по-немецки толкнул его туда, к людям. И только в эту последнюю минуту Парфен заметил нацеленный на толпу целый ряд автоматов и тут же услышал лающий, пронзительный голос:

— В четвертый раз заявляю: если сейчас же мне не скажут, кто убил офицера сельскохозяйственной службы Пфайфеля, автоматчики расстреляют одним залпом всех до одного!

Тут Парфен увидел, что поодаль от всех стоит еще один его знакомый — Мартын Лагута. Толпа не шевельнулась. Снова тот же немецкий лающий голос:

— Последний раз говорю: если и сейчас не скажете — первым стреляю его (гитлеровец показал на Мартына Лагуту). А потом — всем капут!

Толпа молчала. Фашист взмахнул рукой, грохнул выстрел, и Мартын Лагута распростерся на земле. У Парфена перехватило дыхание.

— Последний раз заявляю!.. — опять кричит гитлеровец.

Боже милостивый! Они сейчас всех перебьют. И Романа, и Костецкого, и Костусь ляжет, и все они — милые, дорогие друзья, братья, товарищи. Как же спасти их? Вот где мука!

— Если не скажете, кто убил… — разрывает уши немецкий голос. Молчание и…

— Я убил! — Это уже голос Парфена.

Среди немцев произошло движение.

— А ну, выходи!

Волей-неволей идти надо. Парфен ступил вперед, и два немца стали от него справа и слева. Команда автоматчикам — те перебрасывают автоматы на грудь и строем удаляются. Только теперь толпа ожила и задвигалась. А Парфен?.. Парфен видел перед собою лес и над лесом — солнце. Оно больше не золотит верхушку дуба. Уже и Марыли нет, и сыночка ее нет, и доброго человека — кузнеца… Кто скажет, где он и что с ним? И Голоски опустели, и крысы там с полок хвосты посвешивали… И тут Парфен крикнул на ходу:

— Что ж вы стоите, люди! Спасайте свои головы!

— Слышим! — отозвалось уже где-то на огородах. Парфен повернул голову и увидел, что люди поодиночке мелькают уже за околицей местечка. Толпы на улице как и не бывало. («А я кричу!») Когда его вводили во двор комендантского дома, он увидел знакомую нищенку из Малого Присынка. Та шла огородами — две сумы через плечо и посох в руке…

Под конец того же дня он стоял посреди большой комнаты в том же доме, куда его привели и где жил комендант. Лицо его было в крови, одежда висела лохмотьями, к уху была приставлена большущая труба из бумаги, и немец ревел в нее:

— Не ты убил! Говори: зачем берешь на себя вину?!

Крик за стеной, в котором слилась, может быть, сотня голосов, положил конец допросу. Люди ворвались в дом, вбежали и в эту большую комнату. Гитлеровец-следователь побелел как полотно, затрясся и поднял руки. Стрельба за околицей местечка не стихала до самого утра.

Луна в ту ночь угасла поздно, уже небо розовело на востоке.

В этот ранний час по мшистой тропинке между болотом и лесом, растянувшись в длинную цепочку, шло много людей. Старались идти бесшумно: не потому, что чего-то опасались, нет, — просто день занимался такой, что ничем не хотелось его омрачать. Одним из последних в цепочке шел Парфен. Лицо его уже было отмыто от крови, поверх изодранной одежды накинута суконная куртка. Миновали озерцо посреди болота и вышли к железнодорожной насыпи. Там на траве под деревьями сидело и лежало много вооруженных людей. Пришедшие смешались с ними, и Парфен вскоре увидел знакомую нищенку, а потом и троих своих, голосковских. Но еще с большей радостью он вдруг увидел Марылю — не знал, как унять ликовавшее сердце. Люди без опаски отдыхали после большой диверсии…