Мне есть что вам сказать

Повторю наш первоначальный вопрос: почему все стремятся к этому? Существуют многообразные вознаграждения. Существует тщеславие. Впрочем, почти у каждого члена парламента, полагаю, есть хотя бы крошечная крупинка инстинкта государственной службы. Вероятно, большинству из нас следует потихоньку отвыкать от желания стать членом парламента точно так же, как не всякому стоит писать роман. Но, как и в случае написания романа, здесь есть один шанс из тысячи выиграть джекпот. Шанс, что выпадет роль, какая была у миссис Тэтчер, или Нормана Теббита, или Найджела Лоусона, немного поучаствовать в формировании нации. Единственное место, где этого можно достичь, – верхний уровень правительства.

Вот почему внизу под ними, по мере того как они готовятся к уходу, уже раздается топот молодежи, спешащей занять их места. В известном смысле нам везет, что столько в общем-то неплохих людей готово на слезы и разочарования, которыми, несомненно, закончатся их карьеры.

Нашей нации посчастливилось, что столько смышленых людей не смогут радоваться жизни, если не вытащат себя из постели в 3.15 утра во вторник, не предстанут в прекрасно сшитых жилетках, с напомаженными волосами и с квадратными глазами перед избранными зрителями Би-би-си-2 и не спросят: «Скажите, пожалуйста, достопочтенный друг, какой из своих талантов вы считаете главным для себя как выдающегося лидера?» Все-таки это достойное стремление. В конце концов, без политиков не было бы политической журналистики.

29 июля 1995 г., The Spectator

Убивать оленей, чтобы спасти их

Единственным предостережением был треск веток ольхи, склонившейся над рекой Экс, и затем на нас вышел олень-самец. Я до сих пор вижу, как он идет, высоко ступая в воде, вращает глазами, язык высунут, весь взмыленный, с рогов свисают папоротник и листья, словно со шляпки слабоумной старухи. Позади него слышен возбужденный, визгливый лай собак. Такого жалкого или ужасного зрелища мы еще не видели.

В тот момент мы бы сделали все, чтобы помочь оленю уйти. Полагаю, мы невнятно кричали и махали руками, но было слишком поздно. Через мгновение гончие загнали оленя, почти у наших ног, на лугу. Затем охотник со старинным наганом в руке, похожим на стартовый пистолет, сделал выстрел в голову, и оленю вспороли брюхо, как при лапаротомии.

Мне запомнилось, как дымились внутренности, из брюшной полости на траву вывалились оленьи экскременты. Потом охотники вырезали сердце и отдали его моему шестилетнему брату. Оно еще билось, как он утверждал потом, или подергивалось. И он шел домой напевая: «А у нас есть сердце! А у нас есть сердце!» Мы приготовили его, вываляв в муке, а немецкая девушка, помощница по хозяйству, на следующий день уехала.

Нет, не надо мне говорить, что охота с гончими – жестокая забава. Не надо приводить сообщения ученых о том, что животные переживают «стресс». Глядя на этого оленя, никто не станет отрицать, что это существо пережило крайние страдания. Это была не остановка декартовых часов[272]. Это было варварство и причина решительно высказаться за запрет охоты – но этого недостаточно.

Когда завтра в Гайд-парке 80 000 участников соберутся на демонстрацию за сохранение охоты и рыбной ловли, я их поддержу. Потому что считаю, что лейбористы сошли с ума. Сначала они так успешно перетянули на свою сторону стольких бывших тори, а потом своим запретом восстановили против себя огромную часть жителей сельской Британии.

Такая позиция с моей стороны может показаться странной, коль скоро я был очевидцем такого ужасного убийства, сам никогда не охотился и некоторые доводы сторонников охоты действительно выглядят неубедительными. Доказательство от противного гласит, что каждый день мы убиваем тысячи коров при печальных обстоятельствах. Более того, этот парень Майк Фостер, депутат от Вустера, который предложил законопроект, занимается спортивным рыболовством, вырывает крючки из рыбьих щек, и чем быстрее он их выдергивает, тем лучше. С какой стати ему запрещать охоту? Такой запрет, следует аргумент, снимет всего лишь камушек с горы жестокого отношения людей к бессловесным тварям. И, как часто бывает с доказательством от противного, это не такой решающий довод, как кажется. Если мы не можем прекратить жестокое обращение с животными полностью, это не причина не запретить таковое хотя бы частично. Медицина не может радикально избавить человека от боли. Это не причина отменять медицину.