Мне есть что вам сказать

Это жестокое и бессмысленное уничтожение образа жизни. Они запрещают, потому что могут запретить; а люди, в которых я потерял веру, – это те идиоты, которые говорят, мол, «им что так, что этак, наплевать». Пять или шесть лет назад я встречался с Блэром и спросил его, почему он запрещает охоту. «О, я не из тех, кто охотится по субботам, но и протестовать я не пойду», – сказал он. И разве это не отвратительно вдвойне, что он принял эти тиранические меры и проголосовал за них сам?

Мне понравился день, который я провел вместе с охотниками, и надеюсь, у них хватит мужества и организованности не бросать охоту. В эту субботу они собираются поохотиться с собаками, и если гончие возьмут лису, то пусть так и будет. Как бедные полицейские будут доказывать mens rea (вину)? Не придется ли им представлять лису в качестве доказательства? Надеюсь, охотники поднимут запрет на смех, который он заслуживает, и бросят вызов полиции, магистратам и правительству, пока новое правительство не придет на спасение старой традиции и восстановит ее ради свободы, и только свободы.

19 февраля 2005 г., The Spectator

Лучший способ излечится от исламофобии – это смех

К несчастьям начала моей журналистской карьеры относится период, когда отдел новостей послал меня в Уолсингем в Норфолке написать статью о том, что обещало стать главным религиозным скандалом. «Там живут англокатолики, – объяснил мне редактор отдела, – и они хотят устроить шествие к храму с изображением девы Марии. Там же живут протестанты-евангелисты. Так что там назревает реальная драка», – сказал редактор отдела новостей. Ему нужно описание акции, колорит, цитаты, персоны. Ему нужна церковная кулачная драка вперемешку с критикой за неправильное обращение с сектантами. Ему нужен сектор Газа в Норфолке.

Насколько я помню, конфликт конфессий слегка разочаровал меня. Он разгорался, и евангелисты напрашивались на скандал, выкрикивая антипапистские лозунги, в то время как англокатолики смиренно пели псалмы. Но тут Господь наслал на всех нас – праведных и неправедных – летний ливень, и я рванул в кафе передать по телефону свой репортаж. И как только он достиг апатичных улиц Британии, начались протесты.

Напрягая мозги в попытке придумать, как описать образ Богоматери Уолсингема, я нашел фразу «прыгающая кукла». Сравнение показалось оправданным, так как у статуэтки были прелестные розовые фарфоровые щечки и она действительно подпрыгивала, когда ее несли на плечах священники.

Но, по словам многих, кто звонил и писал, это было далеко не меткое словцо. Мне сказали, что я – грубиян, идиот, бесчувственный хам и чрезвычайно агрессивный человек. Один мужчина сумел найти меня в телефонной книге, позвонил поздно ночью и устроил мне такой нагоняй, что я почти решился совершить паломничество к храму на коленях, избивая себя экземпляром оскорбительной статьи.

И все же, когда я сейчас оглядываюсь назад, примечательно не то, как много шума они наделали, а то, как мало, особенно если вспомнить, чего мы теперь ожидаем от некоторых мусульман. Я имею в виду не только убийства Пима Фортёйна[161] и Тео ван Гога[162], но и отказ известного исламского ученого написать статью для The Spectator. «Вы не понимаете, – пояснил он дрожащим голосом. – Эти люди убьют меня, если я выскажу то, что действительно думаю. Они точно убьют меня».

Современный ислам стал политическим бедствием, так как некоторые мусульмане принимают на свой счет не только оскорбление ислама, но и оскорбление кого-либо из собратьев по вере. Именно такое глубокое чувство личного поругания – едва ли понятное нашим душам эпохи постпросвещения – и помогает чокнутым имамам отравлять сознание отчужденных молодых людей и превращать их в террористов-смертников. Вот почему сегодня мы так отчаянно вводим в действие новый закон, чтобы сдерживать высказывания немусульман об исламе и то, что мусульмане могут сказать об их собственной религии.

Большая часть предложений Чарльза Кларка абсолютно верна. Нам, конечно, следует принять решительные меры против сеющих ненависть мулл. Лишить их привилегий. Выкинуть их. И если их появление не благоприятствует общественному благу, запретить их въезд. Надо намного лучше использовать существующие законы против любых подстрекательств к убийству и террору. Но новые ограничения свободы слова меня убеждают меньше.

Предлагаемый запрет на разжигание «религиозной ненависти» не имеет смысла, если только он не подразумевает запрет самого Корана, что было бы совершенно абсурдно, если учесть, что цель законопроекта – борьба с исламофобией. Что касается мер, о которых Кларк объявил вчера и которые направлены на то, чтобы помешать людям «превозносить или оправдывать» акты вандализма, то они нас, кажется, заведут в семантические дебри. Что означает «оправдывать» террористический акт?