Французская полиция разыскала и уничтожила Абауда через пять дней после терактов в Париже, во время налета на квартиру в Сен-Дени. Самым большим вопросом, который занимал умы всех, было то, как они узнали, где он прячется. На пресс-конференции в тот день, когда Абауд был убит, прокурор Парижа Франсуа Мулэн сказал, что полицию привел к нему очень важный источник, но детали сообщить отказался.
Позже я узнала, что после терактов Абауд обратился за помощью к своей кузине по имени Хасна Аитбулахен, живущей в Париже. Сестра не оставила брата без помощи. Более того, она была одним из двух погибших вместе с Абаудом в Сен-Дени. В результате ее имя много дней муссировалось средствами массовой информации, а по социальным сетям циркулировали фотографии, на которых она, по всей видимости, принимала ванну (позже оказалось, что это фотографии совсем другой женщины). Некоторые даже подозревали, что Аитбулахен стала «первым террористом-смертником женского пола в Европе».
Теракты в Париже снова возродили к жизни разговоры о месте ислама в Европе, а также привели к росту страхов того, что мусульманские женщины могут превратиться в террористок-смертниц или принимать участие в заговорах с целью убивать и мучить людей. Снова и снова я читала редакторские статьи во многих европейских газетах, где поднимался вопрос о том, почему мусульмане так плохо борются с терроризмом. Люди спрашивали, не защищали ли парижских террористов их мусульманские общины во Франции и в Бельгии, которые могли помочь им действовать так, чтобы полиция ничего не обнаружила.
Из файлов о ходе расследования я узнала о женщине, которая, по всей видимости, проинформировала полицию о возвращении Абауда в Европу, а именно – во Францию. Чем больше мы с моим коллегой Грегом Миллером изучали документы, тем больше было похоже, что эта женщина – мы звали ее Сония – сыграла очень важную роль, о которой никто не знал. Для меня важной была одна деталь: она оказалась мусульманкой.
Я обращалась к самым разным источникам с просьбой рассказать мне настоящую историю того, как обнаружили Абауда.
– Там была одна женщина, но сейчас она находится под защитой полиции, – сказал мне источник из французского правительства.
О биографии этой женщины он рассказывать отказался.
– Она мусульманка?
– А почему вам так важно это знать? – спросил он. – Не думаю, что религия здесь имеет значение.
Я спросила, а почему тогда и в этом деле, и во многих других было так важно упомянуть о вероисповедании террористов или людей, оказавшихся рядом с ними, таких как Хасна Аитбулахен.
– Если мусульманка помогала найти Абауда и предотвратить дальнейшие теракты, я считаю, что мир должен об этом узнать, – возразила я.
Источник сказал, что больше ничего сказать не может, потому что она под защитой полиции. Тогда я попыталась связаться с Сонией по адресу электронной почты, обнаруженном в документах. К моему удивлению, она ответила на письмо, прислав мне номер телефона.
– Я ответила вам, потому что увидела, что вы тоже мусульманка, – сказала она, когда я ей позвонила.
Я сказала, что знаю, что она под защитой полиции, и я не хочу подвергать ее опасности, но мы верим, что она сыграла очень важную роль в этом деле и хотим рассказать об этом миру.
Ее история глубоко тронула меня лично. Если раньше, после встречи с Морин Фаннинг, я чувствовала себя обязанной рассказывать людям на Западе, что некоторые мусульмане думают о них на самом деле, теперь я чувствовала себя обязанной рассказать о мусульманке, которая рисковала жизнью, чтобы спасти европейцев.
Сония жила в Париже под защитой полиции, но на самом деле эта защита не очень много значила. Ей не дали документов на новое имя, и, хотя она переехала в другую квартиру, полицейского поста около нее не было. Сонии было сорок два года, у нее было несколько детей-подростков, и она жила в постоянном страхе того, что ее убьют за то, что она выдала Абауда. Но при этом она все равно не жалела о том, что сделала, потому что чувствовала, что он и другие парижские террористы не разделяют ее веры и морали.
Сония и ее муж, который попросил не называть его имени, встретились со мной в ресторане в центре Парижа. Со мной был местный переводчик «Вашингтон пост» Виржил Демустье, потому что Сония сказала, что часть своей истории она будет рассказывать по-французски. Я говорила на этом языке, но это было такое важное интервью, что я хотела, чтобы для меня переводил человек, для которого французский был родным.