Мне сказали прийти одной

Он рассказал, что ему сорок один год, по происхождению он ливанец. Он был женат, имел четырех маленьких сыновей и работал в фирме по продаже подержанных машин. В конце декабря 2003 года после ссоры с женой эль-Масри сел на туристический автобус, следующий в столицу Македонии Скопье, где планировал провести недельный отпуск. Когда автобус добрался до сербско-македонской границы, пограничники отобрали у него паспорт и не дали вернуться в автобус. По словам Халеда, его проводили в маленькую темную комнатку и обвинили в терроризме.

– Они задавали массу вопросов, связан ли я с «Аль-Каидой», Аль-Харамейн или «Братьями-мусульманами», – рассказывал эль-Масри, делая большие паузы между предложениями. – Я на все отвечал «нет», но они мне не верили.

Аль-Харамейн был исламским благотворительным фондом, который подозревали в финансировании терроризма, а также считали связанным с «Аль-Каидой», Усамой бен Ладеном и Талибаном.

Через двадцать три дня македонские власти передали эль-Масри должностным лицам, которых он посчитал американцами. Он сказал, что его посадили на самолет, направляющийся в Афганистан, в Кабул. По прибытии ему надели наручники и несколько раз избивали. Его привязывали и фотографировали голым, затем накачивали наркотиками, а его мучители снова и снова повторяли вопросы о предполагаемой связи Халеда с «Аль-Каидой». После месяца голодовки эль-Масри снова завязали глаза и переправили на самолете в северную Албанию, где ему позволили пересечь границу Македонии, вернули паспорт и все имущество и на самолете отправили обратно в Германию. В общей сложности он провел в заключении пять месяцев. Ни в каком преступлении он так и не был обвинен.

Это был леденящий душу рассказ, и эль-Масри дрожал, когда говорил. В Ираке я видела людей, переживших шок после того, как они стали свидетелями бомбежек или побывали в тюрьме. Поведение эль-Масри напомнило мне о них. Я не была уверена, что его история – правда, но не сомневалась, что с ним произошло что-то плохое. Тем не менее, мой американский коллега – другой репортер из «Нью-Йорк таймс» – на нее не купился.

Эль-Масри позвонил мне позже тем же вечером.

– Думаю, ваш коллега мне не поверил, – сказал он.

Я ответила, что мы просто выполняем свою работу. Выдвинутые им обвинения были очень серьезны, и нам были нужны доказательства. Я сказала, что мне нужно время, чтобы найти больше примеров, и спросила о его планах. Он ответил, что связался с юристом:

– Я хочу, чтобы люди узнали, кто это со мной сделал, хочу, чтобы преступники понесли наказание. Я хочу, чтобы они признали то, что делали со мной и с другими.

У меня все еще были сомнения. Какой интерес мог быть у ЦРУ в похищении эль-Масри? Он упоминал, что ходил молиться в Multikulturhaus – исламский центр в Ной-Ульме, который часто посещали радикалы и взяли на контроль немецкие службы безопасности. Также он дружил с Редой Сейямом, снимавшим видеоролики, на которых моджахеды обезглавливали сербов. Эти записи я видела подростком в доме моего двоюродного брата в Марокко.

Связи эль-Масри с исламским центром и Сейямом, как я поняла, стали первой причиной для его ареста ЦРУ. Сейям, немец египетского происхождения, приобрел свои радикальные взгляды, когда молодым человеком жил в Ной-Ульме. Позже он провел некоторое время в Индонезии, и разведка Соединенных Штатов считала его причастным к атакам террористов на Бали в 2002 году. Теперь он считается человеком, занимающим высокий пост в Исламском государстве.

Как ни странно это звучит, но чем больше я думала над этой ситуации, тем сильнее верила, что эль-Масри говорит правду. Было что-то в том, как он рассказывает свою историю, в том, насколько травмированным он выглядел, что просто пронзало меня насквозь. Я снова позвонила Мэтту Пурди и убедила его разрешить мне в свободное время покопаться в этой истории. «Хорошо, держи меня в курсе, – сказал он. – Но помни, что это очень серьезные обвинения. Тебе потребуется много доказательств».