Он признался нам, что смертельно устал. Они арестовали слишком много людей. Он и его люди просто разрывались на части.
Вскоре пришли какие-то люди, чтобы освободить нас – всех троих. Они сказали, что отвезут нас в отель в центре Каира, где остановились наши коллеги. Нас вывели из комнаты, но нам пришлось ждать в коридоре, пока в здание проведут несколько человек, головы которых были замотаны пиджаками. Марван и мужчина, который сказал мне, что обожает Марокко, ждали нас в дверях, как будто хотели попрощаться.
Мужчина со злым взглядом, который допрашивал Ника, вернул нам телефоны и остальные вещи, в том числе и мой Киндл.
– Мне хотелось бы, чтобы вы знали одну вещь, – сказал он Нику. – Мы по-прежнему все контролируем.
Ник улыбнулся:
– Если выйти на улицу, то на это совсем не похоже.
– Нет, это просто шоу. В реальности мы по-прежнему у власти.
Я повернулась к Марвану и дружелюбному поклоннику Марокко.
– Мы же возвращаемся в отель, верно?
Они опустили глаза и ничего не ответили. Мужчина со злобным взглядом сказал Нику, что мы должны подписать бумагу о том, что, покидая здание разведки, находились в добром здравии.
– Мы не будем делать этого, пока не доберемся до отеля, – возразила я.
Мужчина продолжал настаивать. В конце концов, нас вывели наружу и передали другой группе охранников. Мы ликовали, пока я не спросила одного из них, действительно ли мы отправляемся в отель.
Мужчина, одетый в гражданскую одежду, скрывающую бронежилет и автоматическую винтовку, сказал мне, что это не так.
– А куда же вы нас повезете?
– Вам этого знать не надо.
Они посадили нас в нашу машину. Еще один охранник, тоже вооруженный автоматической винтовкой, сказал:
– Нагните головы. Смотрите вниз и не разговаривайте. Если поднимете голову, увидите кое-что, чего бы вам совсем не хотелось видеть.
Так они нас оставили минут на десять. Мы слышали щелчки предохранителей и скрежет отматываемой липкой ленты – видимо, для наших глаз и ртов.
– Они убьют нас, во имя Аллаха, они нас убьют, – начал шептать Зет.
Казалось, он плакал.
– Я не могу оставаться в этой машине, надо бежать!
Я испугалась, что он откроет дверь и даст им повод избить его.
– Нет, – прошептала я по-арабски. – Сиди спокойно. Сиди спокойно!
Какой-то мужчина просунул голову в окно со стороны водителя.
– Что вы делали на площади Тахрир? – спросил он нашего водителя.
Зет ответил, что мы там не были.
– Так ты предатель своей страны?
– Он просто водитель, которого мы наняли, и мы не ездили на площадь Тахрир! – воскликнула я по-арабски.
Я видела, что Зет очень нервничает, он начал плакать. Он сказал, что не может больше этого выносить. Он вцепился в руль и начал повторять шахаду. «Это все, они нас убьют», – сказал он.
Я не хотела раздражать охранников разговорами, поэтому только тихо шептала, чтобы успокоить Зета. Пока я сидела, наклонив голову, я успела включить телефон и оставить сообщение в Facebook, чтобы люди узнали, что нас все еще держат в заключении. Я попросила друзей связаться со всеми, кто мог бы хоть как-то помочь нам.
Дознаватель подошел к окну с моей стороны, за ним последовали двое мужчин, которые нацеливали пистолеты в мою голову. Он несколько раз спросил, не марокканка ли я. Я настаивала на том, что я гражданка Германии, и продолжала повторять, что мы журналисты «Нью-Йорк таймс». Дознаватель держал телефон около своего рта и сказал в него про Ника:
– Он американец. Вы слышите? Поняли, что я говорю?
– Вы приехали сюда, чтобы выставить нашу страну в дурном свете, – сказал он мне.
– Мы приехали сюда, чтобы говорить правду, – ответила я. – Мы профессиональные журналисты из «Нью-Йорк таймс», и у нас есть все, чтобы это подтвердить.
Я вспомнила нацарапанные на стене имена и пожалела, что не добавила к ним свое. Позже Ник и водитель сказали мне, что во время всего этого допроса в машине голос у меня был сильным и спокойным. Хотя тот, кто вел допрос, временами срывался на крик, мне как-то удавалось контролировать свои эмоции.
– Послушайте, даже если вы нас убьете, останется еще много других людей, которые расскажут и эту историю, – сказала я ему. – Даже если мы исчезнем, всем вам не удастся заткнуть рот.
Было очевидно, что дознаватель передает мои ответы кому-то еще. Он наклонялся к окну и говорил со мной, потом отходил и говорил по рации, потом возвращался и задавал еще один вопрос.
– Почему вы приехали именно в это время, перед тем, как начались проблемы? – спросил он.
Тут я услышала свой внутренний голос – пришла пора попрощаться с этим миром. Пора было сказать последние слова родителям и бабушке в Марокко, которая в детстве учила меня: «Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его». Я услышала, как шепчу эти слова. Это был конец. Я ощутила странное спокойствие. Перед моими глазами, как сцены из кинофильма, побежали воспоминания из детства, мои друзья и родные. «Что останется после тебя?» – задала я себе вопрос. Ответ меня огорчил. Я сделала кое-какую работу, которой могла гордиться, но личного у меня ничего не было – ни детей, ни партнера. «Кто о тебе будет плакать?» – подумала я.