Мне так хорошо здесь без тебя

– Не знаю, Рич. С твоей мамой я наделал ошибок. Бывало, мне хотелось просто взять и уйти, поискать лучшей доли. Только знаешь что? Лучше ничего не найдешь. Если ты ее любишь, если ты ее действительно любишь, то лучше уже не будет. Просто старайся не забывать о своей любви к ней, это очень легко забыть. Хотел бы я сказать тебе, что ты никогда не захочешь другую. Но я же знаю тебя, конечно, захочешь, просто… просто старайся не забывать, ладно?

– Что не забывать, пап? Зачем ты мне это говоришь?

Он споткнулся о садовый разбрызгиватель и схватил мою руку.

– Ричи, просто не забывай: то, что у тебя есть, – это хорошо. Ты можешь думать, что это не важно, но это важно. Все остальное приложится. К тому же она француженка.

– Спасибо, пап, – сказал я, не зная, благодарить его или бежать за аспирином.

И приказал мозгу записать эти комментарии на подкорку, только куда-нибудь подальше и поглубже, чтобы они не портили мне праздник.

Затем папе подурнело. Я гладил его по спине, пока его рвало в соседские кусты.

– Ах ты господи! – проговорил он, вытаскивая из кармана платок. – Давненько со мной такого не случалось! – Он обернулся ко мне с широкой улыбкой. – И что нам теперь делать?

Морщась, я окинул взглядом вонючую кучку, триумфально возвышающуюся во мраке. И начал забрасывать ее сосновыми иголками, поддевая их носком парадного ботинка.

Глава 9

Я помню момент, когда я решил жениться на Анне-Лоре. Для кого-то осознание, что перед ним тот самый человек, нарастает постепенно, но я все понял в один миг – благодаря шоколадному яйцу с игрушкой.

Были выходные, теплые выходные в Провиденсе, наше четвертое свидание, хотя термин «свидание» тут малоприменим – Анна училась в Бостоне и приезжала на всю субботу и воскресенье. Вначале она ночевала у кузины Эстер, но когда я получше научился орудовать метлой и шваброй, оставалась у меня.

Наш роман еще пребывал в той стадии, когда достаточно просто находиться в обществе друг друга, когда каждый жест заразителен и нов. Ее улыбка раскрывалась в бесконечных множествах, в ее волосах сверкали созвездия. Она указывала пальчиком на что-то забавное, и я замирал, млея от ее изящества и остроумия.

Я встречал ее с поезда, и она всегда была так одета… Легкие блузы, свободные брюки, шелковые комбинации. Я вообще не видел ее в незаправленной рубашке – разумеется, за исключением случаев, когда мы занимались любовью. И чтоб я сдох – когда это происходило, от ее благообразного фасада не оставалось следа.

В то воскресенье она предложила доехать на велосипедах до пляжа в Баррингтоне и устроить пикник. Мы встретились в парке Индиа-Пойнт и через двадцать минут докатили до места – красивой узкой полосы гальки у моря. Как обычно, у Анны все было подготовлено: одеяло, полотенца, маленький зонтик на всякий случай и сумка-холодильник с разными вкусностями.

В баночках и пластиковых контейнерах лежали кусочки пряной селедки, маринованные яйца и майонез с паприкой, горошек с васаби, салат с курицей-карри, холодный виноград. Анна имела талант преодолевать пространство и время и соорудила все это в трехчасовом промежутке между утренним пробуждением в моей постели и нашей встречей в парке.

Она достала последний контейнер с желтой студенистой массой и, улыбаясь, выставила его на одеяло.

– Ананасовое желе, – пояснила Анна, слегка смутившись.

Я расхохотался.

– А что, из настоящих ананасов! Ну, то есть они, конечно, из банки, но все равно. Между прочим, отлично идет с куриным салатом.

Мы сидели на чудесном пляже, вокруг нас гадили чайки, а мы обгорали на солнце, объедались и с каждой минутой делались счастливее. С прихваченных мной двух бутылок розового вина нас клонило в сон, мы кормили друг друга виноградом и рассуждали, какую реакцию вызвало бы известное полотно Мане «Завтрак на траве», если бы вместо голой женщины на нем фигурировал мужчина. А потом Анна сказала, что пришло время для настоящего десерта.

Из недр сумки-холодильника она достала нечто, завернутое в полотняную салфетку и перевязанное веревочкой.

– Вот! – Она вручила мне салфетку. – Сюрприз.

Я развернул ткань и обнаружил два шоколадных яйца в бело-оранжевой фольге, в детстве служивших мне наградой и стимулом. Анна засмеялась и схватила то, которое ей больше приглянулось.

– Обожаю их! Если у тебя игрушка лучше, будешь меняться, ясно?

– Где ты их раздобыла? – спросил я, вертя в руках знаменитое яйцо.

«Киндер-сюрпризы» были в ходу в Европе, но в Америке их вытеснили яйца «Кэдбери», внутри у которых был крем – и никакой игрушки.

Анна открыла пластиковую капсулу из своего яйца и запищала от восторга – на ладонь ей выкатился маленький енот в бандитской маске. В моем оказался собираемый из деталек рыцарь со старомодными усами.

– Класс, – заметил я. – У меня тут донкихот-неудачник, у тебя енот-Зорро.

Анна прижала енота к груди.

– Лучше не придумаешь! – воскликнула она с такой счастливой улыбкой, что я опьянел еще сильнее.

Голова кружилась от радости. Я уложил Анну на песок и прошептал:

– Я тебя люблю. – Тогда я признался в этом впервые. – Ты смешная. Ты идеальная.