Мне уже не больно (СИ)

Мысленно благодарю Виктора за то, что всегда прикроет и на ходу сочинит самую правдоподобную ложь, хотя и понимаю прекрасно — от него мне еще попадет.

— Я вот почему-то уверен, что это не в первый раз, — твердо произносит Ромашка, пользуясь тем, что ни я, ни Василиса, обоюдного молчания не прерываем. — По-хорошему, его надо отправить к дирек…

Василиса недовольно кривится, потирая пальцами шею:

— Евгений. Достаточно.

Ромашка затыкается, вопросительно глядя на нее с высоты собственного немалого роста. По растерянности в его глазах заметно, как непривычен он к строгому почти приказному тону. На секунду задумываюсь, а часто ли вообще кто-то берет на себя смелость ставить Романова на место?

— Разве ты не хочешь встретить давнего друга? — тон Василисы почти сразу же смягчается до прежнего вежливого равнодушия. Ее внимательный долгий взгляд останавливается на мне, хотя она продолжает говорить с Ромашкой как ни в чем ни бывало: — Уверена, он будет рад увидеть тебя, когда выйдет после встречи с завучем.

Плечи Ромашки опускаются, во всем его наклоненном чуть вперед мощном корпусе появляется неловкая грузность, будто слова Василисы давят на него физически. Кем бы этот «давний друг» ни был, сильно сомневаюсь, что Женя бросится к нему с распростертыми объятьями.

— Алик здесь? — произносит Ромашка безжизненным голосом, глядя куда-то сквозь меня.

Имя — знакомое, повторяемое по нескольку раз за день — отзывается во мне легким будоражащим любопытством. Так вот, о ком идет речь. Видно, знаменитый Александр вернулся в стены родной школы.

— Приехал перед вторым уроком, — по лицу Василисы, как обычно, невозможно понять, о чем она думает. — Он спрашивал про тебя.

Ромашка молча механически кивает.

— Хорошо.

Произносит тягуче и по слогам, как мантру, в которую надо поверить. Хо-ро-шо.

Его свирепый взгляд на мгновение возвращается ко мне — Женю прямо-таки распирает от желания оставить последнее слово за собой — но он ограничивается лишь тем, что, проходя мимо, с ноги заезжает мне по колесу. Коляска дергается, издав жалобный скрип, но даже не накреняется. И на том спасибо.

Когда Ромашка выходит из зала и его шаги стихают за поворотом коридора, я смотрю на Василису с максимальным раскаянием, которое могу вложить во взгляд, на самом деле не чувствуя ни капли вины.

— Не пытайся, — она горестно вздыхает. — Ты не из тех, кого прощают за красивые глаза.

— Почему меня сегодня все оскорбляют? — бурчу я с наигранным возмущением, но тут же осекаюсь, понимая по ответной прохладной ухмылке: Василиса шутить не намерена. Мне приходится сделать как минимум два вдоха, прежде чем я решаюсь сгладить ситуацию смиренным: — Простите.

— Никита, — Василиса складывает руки на груди, наклоняясь чуть вперед. Полы ее белого медицинского халата топорщатся по бокам, как кривые крылья галки. — Ты же парень неглупый, — вот это с какой стороны посмотреть. У Арнольдовны, например, после двух заваленных работ по алгебре, совсем другое мнение обо мне. — Должен ведь понимать, что мы с Ростиславом Сергеевичем не для галочки тебе лечение назначили.

Я утыкаю подбородок в грудь, борясь с желанием огрызнуться. Василиса уж точно не заслуживает грубости, какие бы обида и горечь меня не переполняли.

— Знаете, — захожу издалека, стараясь донести мысль как можно точнее, — до аварии я безумно любил бегать. Подскакивать, нестись, так быстро-быстро мчаться. До тех пор, пока голова не закружится или не затошнит. И баскетбол я любил… Мне было сложно расстаться со скоростью игры и скоростью бега. И, тем не менее, у меня кое-что осталось от прежних времен. Вот, — я беру мяч, лежащий на неподвижных ногах, поднимаю над головой и с силой, в которую невольно вкладываю обиду, швыряю. Не в корзину, просто в сторону, так что он ударяется о пол, отскакивает и катится к скамьям.

Василиса смотрит на мяч и осторожно проводит языком между ярко накрашенных сухих губ. Она молчит так долго, что в грянувшей тишине я начинаю слышать, как мерно стучит сердце в груди.

— Скрывать не буду, — голос Василисы заставляет меня вздрогнуть и отвлечься от легкой задумчивости. — Физиотерапия может однажды вернуть тебе ноги.

Неоднократно слышал об этом за прошедшие два года, но в более туманных формулировках и от смущенно опускающих глаза врачей. Поэтому от прямого уверенного заявления Василисы у меня едва не сносит голову.

Ноги? Я правда снова смогу ходить? Это точно не уловка, чтобы заставить меня посещать идиотские разминки отказавших конечностей?

— Ноги! — глупо гаркаю, мотая головой, будто отряхиваясь от распирающего череп сумасшедшего звона.