Мне уже не больно (СИ)

— Удивительно, — комментирую скучающим тоном, широко при этом зевая. Вик выглядит оскорбленным, но все, что мне интересно, так это причина, по которой окружающие так нервничают из-за обычного школьника. Богатого и влиятельного, и что с того? — здесь почти все такие.

Вик барабанит пальцами по поверхности парты, покачиваясь на своем стуле взад-вперед.

— Говорят, он что-то натворил в частной школе в Америке, — наконец нехотя делится Виктор. — Мы вообще все думали, что Алик уже не вернется, учится себе за границей и учится. Так нет же, устроил масштабную взбучку с кем-то из местных, вот его папаша рассердился и отправил сынка обратно сюда… Не нравится мне это.

Что-то беспокойное в его тоне заставляет меня задать глупый наивный вопрос:

— Почему?

Вик оборачивается на меня и теребит зубами нижнюю губу.

— Здесь репутацию заигравшихся богатеньких деток исправляют только одним способом. Назначают их кураторами недееспособных учеников.

«Инвалидов, прошедших по квоте, если прямо».

— Ну и что с того? — я закатываю глаза. — Мне пожалеть собрата-калеку, который попадет в лапы Александра?

— Ты не понимаешь.

— Куда мне. Дурак же дураком.

— У нас кончились свободные инвалиды, — Вик отбрасывает в сторону бестолковые туманные формулировки, возвращаясь к привычной прямолинейности. Наклоняется ближе и тычет пальцем мне в грудь. — Ты был последним до того, как я решил, что нужно получить галку о социальной активности в личное дело.

У меня в голове все начинает проясняться. И, честно, лучше уж оставался в неведении, потому что от мыслей — одна хуже другой — пустой желудок стягивает в узел.

— Но ты же ничем не провинился, — медленно замечаю. — Просто проявил инициативу?

Вик кивает.

— Значит, приоритетнее для руководства школы будет отдать меня под шефство Алику, которому нужно отбыть свое социальное наказание?

Вик снова кивает, так сильно стискивая зубами губу, что сухая трещинка на ней раскрывается и начинает кровоточить.

— Это кошмар, — бормочет Вик, ставя локти на парту и утыкаясь лицом в ладони. — Без шуток.

Теперь и я думаю, что кошмар.

По меньшей мере, ничего хорошего.

Комментарий к 1. Терпи горе: пей мёд

Данк (англ. dunk) — вид броска в баскетболе (а также стритболе), при котором игрок выпрыгивает вверх и одной или двумя руками бросает мяч сквозь кольцо сверху вниз. Такой бросок оценивается как и обычный — в 2 очка.

========== 1. Что легко приходит ==========

— Леш, как ты относишься к гостям? — захожу я издалека, пока брат крутится возле плиты в неизменном цветастом фартуке, доделывая субботний ужин. Я возвращаю чашку на стол, разглядывая свое пляшущее кривое отражение в лужице чая на донышке. Оно украдкой мне улыбается.

— Гостям? — переспрашивает Лешка, рассеянно оборачиваясь и со смаком слизывая с деревянной лопатки томатный соус.

— Фу, блин, — досадливо морщусь. — Я же потом эти макароны есть буду.

— Здрасьте, приехали! — Лешка укоризненно тычет лопаткой в мою сторону. Впрочем, по ухмылке я понимаю, что он находится в хорошем расположении духа, а значит, ни в чем не откажет. Его открытость в свое время меня и разбаловала — я с детства научился распознавать те моменты, когда Леша размякает, как кусок сливочного масла на сковороде, становится податливым и легко внушаемым. — А я ведь твой брат. Родной, между прочим.

— Ага, что естественно, то не безобразно, — язвительно бормочу, осторожно откатываясь назад — с размахом это не позволяет сделать маленькая кухонька нашей двушки — и дергаю на себя дверцу холодильника. Старичок «Минск-126» недовольно крякает и перестает громогласно урчать, но ровно до тех пор, пока я не достаю вишневый йогурт и не захлопываю дверцу.

Непонятно еще, как вся эта допотопная техника девяностых, доставшаяся нам вместе с квартирой, до сих пор нормально холодит, греет, поджаривает и стирает.

— Ку-у-да? — Лешка замечает, что я отколупываю ногтем крышечку йогурта, и закатывает глаза, поворачиваясь к навесной полке со специями. Гремит склянками, разглядывая этикетки и выискивая кориандр. — Сначала горячее. Потом все остальное.

Интересно, он замечает хоть иногда, что в точности копирует мамины фразочки и интонации?

Я корчу брату недовольную рожу, демонстративно отставляя йогурт к солонке, и возвращаюсь к своему вопросу:

— Так что насчет гостей?

— Хочешь кого-то пригласить? Сюда? — Лешка фыркает, но со своего места я вижу только его вихрастую темно-русую макушку, склонившуюся над банкой со специями, поэтому о выражении его лица остается только догадываться. — Небывалая социальная активность! Кто тебя покусал?

— Ты.

— Остряк.

В меня прилетает кухонное полотенце. Лешка прислоняется поясницей к кухонной панели и слегка сощуривается. Я знаю, о чем он думает. О том, что я два года провел в одиночестве, не подпуская к себе никого из старых школьных приятелей. О том, что мне наверняка понадобилось немало времени, чтобы хотя бы представить моих новых друзей — на секундочку, людей богатых и привычных к роскоши — в нашей мизерной квартирке с бестолковой планировкой и обоями советского образца.