Мне уже не больно (СИ)

— Ну… — я дергаю за завязку своей толстовки и задумчиво хмурюсь. В прошлой школе я как-то встречался с девушкой из параллели. Нас неожиданно, сальными шуточками и намеками в кругу общих друзей, свел мой бывший приятель, и я, ведомый волнующей новизной, сперва был даже этому рад. Но длинноногая красивая брюнетка с головой, забитой только косметикой, модными журналами и мечтами о жизни в Париже, она быстро наскучила, и мы с ней превратились в блеклое школьное клише — баскетболист и королева класса. Когда она настояла на том, чтобы перейти на новый уровень, я уже не чувствовал ничего, кроме естественного возбуждения, вызванного тесным контактом тел в ее кровати и дерганным бестолковым — для обоих это было впервые — ерзаньем под одеялом. Через месяц, когда уже я ей наскучил, меня бросили. — Не знаю.

Я смотрю на Гришку, который отвернулся к окну, пытаясь скрыть румянец жгучего смущения на щеках, и неуверенно говорю:

— Наверное, нет.

Виктор смотрит на меня со странным многозначительным прищуром, а Ульяна смещается чуть ближе, шурша валяющимися под столом черновиками по физике. Я буквально чувствую, как в комнате, спустя час веселой болтовни и нашего непринужденного гогота, повисает неловкая тишина.

— Совсем-совсем? — ульянин голос звучит неестественно тихо по сравнению с тем, каким я привык его слышать. Она откашливается, наклоняясь к свету, а потом добавляет уже веселее с ухмылкой на губах: — Даже я?

Виктор вдруг дергается, приподнимаясь на локтях, и, пока я замираю, сбитый с толку подобным вопросом, оглядывается на Гришку и делает ему страшные глаза.

— Слушай. Пойдем, покурить выйдем? — Вик поднимается на ноги, подлетает к нему и поднимает чуть ли не за ворот вязаного свитера. Гришка трясет головой в знак согласия, краснеет еще больше и неловко оступается, задевая дверцу шкафа: зеркало в ее расшатанной рамке мелодично брякает. — Давно уже хочу.

И тогда до меня доходит.

Я бы не назвал себя тормозом, но сейчас, когда Вик и Гришка выходят в коридор, захлопывая за собой дверь, я понимаю, что иногда бью рекорды в медлительности мыслительного процесса.

Ульяна выбирается из-под стола, поправляя светлые волосы. Я все еще считаю, что ее прическа идеальна, и она зря каждый раз тянется заправить непослушно выбивающуюся из-за уха прядь.

В горле у меня пересыхает, а сердце екает, будто я узнаю о чьей-то симпатии в первый раз в жизни. Но сейчас все иначе, верно? Я колясочник, который только встать сможет спасибо, если лет через семь. Я уже не тот парень из школьной сборной, который на переменах находится в центре самой оживленной веселой компании. С кем уж точно кто-то из девчонок в тайне хотел бы встречаться.

И осознание того, что Ульяна смотрит и, очевидно, с самого начала смотрела на меня, не обращая внимания на факт парализованных ног, претит мне и одновременно сбивает с толку, вызывает чувство легкой волнительной тошноты и отзывается приятным томлением в грудной клетке.

— Так и не ответишь? — Ульяна на четвереньках подбирается ближе, и озорно сверкающие глаза с лучистыми морщинками веселья в уголках оказываются совсем близко, как и ее запах — яблочных духов, такой ненавязчивый девичий аромат. — Неужели, — она театрально ужасается. — Я все-таки страшная?

Я смеюсь над выражением ее лица. Если Ульяна и была смущена минутой назад, то теперь она все та же веселая умеющая непринужденно рассмеяться над собственной неловкостью девчонка. Которая определенно не может не нравиться.

«Так оно и происходит, верно? В один момент, легко и быстро».

— Ты набиваешься на комплимент, — замечаю я, расплываясь в дурацкой самоуверенной ухмылке.

— Зато ты все еще думаешь, что выглядишь мило, когда вот так улыбаешься! — не остается в долгу Ульяна. Я вижу, что мы соприкасаемся коленями и чувствую ее теплый смешок.

— Ты меня тогда обманула, в спортзале, — заявляю, отталкиваясь одной рукой от кровати, чтобы потянуться ближе, а другую кладу ей на затылок. Мои пальцы запутываются в мягких локонах. Зеленые глаза напротив искрятся весельем. — И сейчас обманываешь. На тебя ведь действует.

Мне хватает незначительного наклона вперед, чтобы ее поцеловать. Наши губы соприкасаются очень мягко и трепетно, Ульяна тянется ближе, чтобы облокотиться ладонями о край кровати и удобнее склонить голову — целуется она явно круче моей бывшей и единственной до настоящего момента девушки. Я думаю о том, как это непривычно, целоваться в своей спальне, в нескольких метрах от вертящегося на кухне брата, который с ума бы сошел, узнай, чем я сейчас занимаюсь. Думаю о том, что поцелуй этот теплый и нежный, каким и должен, наверное, быть. А больше ни о чем не думаю, расслабляясь от чувства легкой будоражащей радости и довольства, поднимающихся внутри.

У ульяниного гигиенического бальзама шоколадный вкус, и я, совершенно это не контролируя, провожу языком по ее сладкой верхней губе.

Пустой желудок сводит, и в животе у меня утробно урчит.

Ну, вот так всегда. Спасибо за неловкость, глупый мешок мышц.